После Флорентийской унии и последовавшего за ней падения Константинополя москвитяне стали постепенно воспринимать себя как последний бастион истинного православия, такой осколок погибшей Атлантиды. На 100% это сознание пожалуй не изжито до сих пор.
В истории Восточной Азии был похожий момент. Маньчжурское завоевание Китая стало шоком и для Японии, и, тем более, для Кореи - давнего китайского вассала. Как же так, грязные северные варвары, которые по большому счёту даже и не люди вовсе, а скорее «собаки и свиньи», растоптали Срединное Государство, единственный на свете источник культуры?
Постепенно корейские образованные классы пришли к выводу, что, так как они остались последним очагом культуры в мире, им следует поднять упавшее знамя конфуцианской цивилизации и с гордостью нести его по жизни. Им было очевидно, что маньчжуры эту роль исполнять не могут.
Скажем, неоконфуцианец Song Siyol писал: «варвары принесли в Китай хаос, одна лишь Корея сохранила культуру», «здесь восстановлена настоящая Мин». Из этих посылок логически следовала практическая рекомендация - надо организовать западный поход, чтобы освободить обожаемый цивилизационный центр от мерзких варваров.
Правда, в этом дискурсе было некоторое противоречие. С одной стороны, утверждалось, что природа «варваров» (то есть любых некитайцев) и в частности маньчжуров такова, что окультуриться они не могут. С другой, признавалось, что и сами корейцы в прошлом были такими же варварами, но потом успешно окультурились.
(Rawski, Evelyn S. Early Modern China and Northeast Asia: Cross-Border Perspectives. P. 215-216)