Конец был такой:
"Капитан вытер мозолистые руки паклей. Борода его лоснилась от мазута. Глиняная трубка оттягивала квадратную челюсть. Он подмигнул мне и сказал:
— Запомни, парень! Свобода — как воздух. Ты дышишь свободой и не замечаешь ее... Советским людям этого не понять. Ведь они родились свободными, как птицы. А меня поймет только рыба, выброшенная на берег... И потому — я вернусь! Я вернусь, чтобы снова отведать ржаного хлеба! Душистого хлеба свободы, равенства и братства!.."
— Неплохо, — сказал редактор, — живо, убедительно. Единственное, что меня смущает... Он действительно говорил нечто подобное?
Буш удивился:
— А что еще он мог сказать?
— Впрочем, да, конечно, — отступил редактор...

"Компромисс"

Оказались мы как-то в ресторане Союза журналистов. Подружились с официанткой. Угостили ее коньяком. Даже вроде бы мило ухаживали за ней. А она нас потом обсчитала. Если мне не изменяет память, рублей на семь.
Я возмутился, но мой приятель Грубин сказал:
— Официант как жаворонок. Жаворонок поет не оттого, что ему весело. Пение — это функция организма. Так устроена его гортань. Официант ворует не потому, что хочет тебе зла. Официант ворует даже не из корысти. Воровство для него — это функция. Физиологическая потребность организма.

"Записные книжки. Соло на Ундервуде"

Моя жена сказала:
     - И еще звонил Габович. У него есть дело. Обещал зайти.
     - Я знаю. Наверное, хочет дрель попросить. Мне говорили, он купил стеллаж...
     Габович был моим соседом и коллегой. Вернее, не совсем коллегой - он был филологом. Работал над сенсационной книгой. Называлась она - "Встречи с Ахматовой". И подзаголовок: "Как и почему они не состоялись". Что-то в этом роде...
     Я начал зашнуровывать ботинки.
     - Ты куда?
     - Прогуляюсь. Куплю сигареты.
     - А как же Габович?
     - Если он меня застанет, это будет долгий разговор. А мне работать надо.
     - Когда же ты вернешься?
     - Как только он уйдет. Подай мне знак.
     - Какой?
     - Зажги, допустим, свет в уборной.
     - Свет в уборной и так постоянно горит.
     - Тогда потуши.
     - Лучше я повешу на окно вот эту тряпку.
     - Ладно...

"На улице и дома"

"Живому классику, офицеру и писателю - Виктору Платоновичу Некрасову от ефрейтора и журналиста С. Довлатова".

Дарственная надпись на книге «Зона», издательство «Эрмитаж», 1982

Петр Вайль, Сергей Довлатов, Виктор Некрасов и Александр Генис. Нью-Йорк. 1980-е

Мои родители часто ссорились. Потом они развелись. Причем развод был чуть ли не единственным миролюбивым актом их совместной жизни. Одним из немногих случаев, когда мои родители действовали единодушно.

"Чемодан"

Это произошло в Ленинградском Театральном институте. Перед студентами выступал знаменитый французский шансонье Жильбер Беко. Наконец выступление закончилось. Ведущий обратился к студентам:
— Задавайте вопросы.
Все молчат.
— Задавайте вопросы артисту.
Молчание.
И тогда находившийся в зале поэт Еремин громко крикнул:
— Келе ре тиль? (Который час?)
Жильбер Беко посмотрел на часы и вежливо ответил:
— Половина шестого.
И не обиделся.

"Записные книжки. Соло на Ундервуде"

Прошло несколько лет. Я выпустил четыре книги по-английски. Статья обо мне появилась в знаменитом «Нью-Йорк тайме бук ревью». К тому же on the front page, на обложке. Да еще и украшенная пятью фотоснимками, включая младенческий. Короче, поздравления, открытки, телефонные звонки. Один знакомый позвонил из Дейвиса в Техасе:
— Ты жив? Я был уверен, что ты умер от пьянства. А то слишком уж много чести для живого писателя.

Мои друзья, конечно, радовались. Хотя при этом вели какие-то обидные дискуссии. Споры о причинах моего, что называется, успеха. Один знакомый говорил: «Тут дело в модной русской проблематике». Другой: «Америка проявляет благородную снисходительность к эмигрантам». Третий: «Его легко переводить». Четвертый: «Довлатов — либерал, поэтому ему симпатизирует американская интеллигенция». Пятый:
«Сережино кавказское обаяние действует на шестидесятилетних женщин». И так далее. Хоть бы один попытался увязать эти фанфары в «Обозрении» с достоинствами моей новой книжки.

"Переводные картинки"

Сережа от точного литературного образа и слова просто пьянел. У нас была собачка, фокстерьерша Глаша. Мы складывали у печки березовые дрова. Глаша легла возле полена. Я говорю: "Боже мой, Глаша. Ты как березовая чурка". Сережа просто затрясся от восторга.

Из интерьвью Тамары Зибуновой "Московскому комсомольцу".
Анна Ковалева. Довлатов: история любви. - "Московский комсомолец", 03.09.1997.

Еще в Таллине. Звонок поздно вечером:
— Вообще-то следовало звонить ночью, но я не утерпел. Весь день читал гранки своей книги. Один раз рассмеялся и два раза заплакал...
Потом встретились в городе, на площади Победы.
— Вокруг меня происходит что-то странное. Мне советуют поменьше болтать. Но, — оглянулся, взмахнул рукой, как памятник, — но я пришел в этот мир, ЧТОБЫ ГОВОРИТЬ!

Елена Скульская. "Перекрестная рифма. Письма Сергея Довлатова"

По-моему, Довлатов, заново открывший “средний штиль” Ломоносова, и сам не заметил совершённой им революции. Сергей просто физически не выносил, когда пишут “пах” вместо “пахнул”, а за “представлять из себя” мог, как я выяснил, преследовать неделями.

Александр Генис "Обратный адрес"

В Союзе о нашей радиостанции пишут брошюры и книги. Десяток таких изданий есть в редакционной библиотеке:

«Паутина лжи», «Технология ненависти», «Мастера дезинформации», «Под сенью ФБР», «Там, за железной дверью». И так далее.

Кстати, дверь у нас стеклянная. Выходит на лестничную площадку. У двери сидит мисс Филлипс и вяжет.

В брошюрах нашу радиостанцию именуют зловещим, тайным учреждением. Чем-то вроде неприступной крепости. Расположены мы якобы в подземном бункере. Охраняемся чуть ли не баллистическими ракетами.

В действительности нас охраняет мисс Филлипс. Если появляется незнакомый человек, мисс Филлипс спрашивает:

— Чем я могу вам помочь? — Как будто дело происходит в ресторане. Если же незнакомый человек уверенно проходит мимо, охранница восклицает:

— Добро пожаловать!..

Сюда можно приводить друзей и родственников. Можно приходить с детьми. Можно назначать тут деловые и любовные свидания.

Уверен, что сюда нетрудно пронести бомбу, мину или ящик динамита. Документов здесь не спрашивают. Не знаю, есть ли какие-то документы у штатных сотрудников. У меня есть только ключ от редакционной уборной.

 "Филиал"

Я с испугом листаю меню. Читаю его, как Тору, справа налево. Шестнадцать долларов — «Потроха а-ля Канн». Восемнадцать девяносто — «Фрикасе эскарго с шампиньонами». Двадцать четыре пятьдесят — какое-то «Филе Россини». «Лобстер по-генуэзски» — цена фантастическая. Прямо так и сказано — «цена фантастическая». Это у них юмор такой. Хватает совести шутить.

"Переводные картинки"

Напоминаем, что промокод "зонадовлатова" для получения скидки 40% на все аудиокниги Довлатова издательства "Вимбо" все еще активен - до конца августа.

Книги - здесь https://bit.ly/2CdkTF7
Промокод: "зонадовлатова"

Однажды я получил письмо, которое начиналось словами: «Помнишь ли ты нашу дружбу, старик?!», и я добросовестно пытался вспомнить указанную в конце письма фамилию, и действительно, после долгих усилий вспомнил этого человека, с которым в день нашей первой и последней встречи на чьем-то дне рождения почти сразу же подрался из-за разногласий по поводу творчества Бродского. Этот человек тоже изъявлял готовность приехать в Америку, видимо, для того, чтобы возобновить нашу дискуссию, от продолжения которой я счел нужным малодушно уклониться.

"Письма на моем столе"

— И помните: открытый редакционный конкурс — продолжается. Лучшие материалы будут удостоены денежных премий. А победитель отправится в ГДР...
— Добровольно? — спросил я.
— То есть?
— Меня даже в Болгарию не пустили. Я документы весной подавал.
— Пить надо меньше, — сказал Туронок.
— Ладно, — говорю, — мне и здесь неплохо...

"Компромисс"

24 августа 1990 года в Нью-Йорке скончался Сергей Довлатов. До эмиграции он сотрудничал со многими советскими газетами и журналами ("Советская Эстония", "Вечерний Таллин", "Костёр", "Юность" и др), но свой путь как журналист он начал в многотиражке Ленинградского кораблестроительного института "За кадры верфям". Он отработал в редакции этой газеты почти четыре года (с октября 1965 по февраль 1969), из которых более двух лет исполнял обязанности главного редактора.