Опустив голову, шел Красноперов, нес тяжелый чемодан. Вдруг дорогу ему преградила толпа. Теснились женщины в старой одежде. Шумно переговаривались мужчины в телогрейках. Дети ползали среди галош.
Красноперов, задевая людей чемоданом, не слыша ругательств, достиг прилавка.
— Что дают? — задыхаясь, спросил он.
— Читать умеете?
— Да, — растерянно ответил Красноперов, — на шести языках.
На листе картона было выведено зеленым фломастером:
«СВЕЖИЙ ЛЕЩЬ»
— А почему у вас «лещ» с мягким знаком? — не отставал Красноперов.
— Какой завезли, такой и продаем, — грубовато отвечала лоточница.
Руки ее были серебряными от чешуи.

"Иная жизнь"

Я перелистывал «Дневники» Алексея Вульфа. О Пушкине говорилось дружелюбно, иногда снисходительно. Вот она, пагубная для зрения близость. Всем ясно, что у гениев должны быть знакомые. Но кто поверит, что его знакомый — гений?!

"Заповедник"

В «Заповеднике» лишены смысла даже те диалоги, которые ведут самые близкие люди. Так, каждый разговор героя с будущей женой лишь усугубляет их взаимонепонимание.
«— Нет у меня родителей, — печально ответила Таня.
Я смутился.
— Простите, — говорю, — за бестактность...
— Они живут в Ялте, — добавила Таня, — папаша — секретарь райкома...»
Или так:
«— Один повесился недавно. Его звали — Рыба. Прозвище такое... Так он взял и повесился... Сейчас он работает корректором.
— Кто?! — вскричал я.
— Рыба. Его удалось спасти. Сосед явился к нему за папиросами...»
Дальше — только хуже. Чем ближе становятся герои, тем меньше они понимают друг друга:
«Как-то раз я водворил над столом фотографию американского писателя Бэллоу.
— Белов? — переспросила Таня. — Из "Нового мира"?— Он самый, — говорю...»

Александр Генис. "Пушкин у Довлатова"

Около металлического турникета стоял вахтер. На боку у него висел старинный парабеллум в черной исцарапанной кобуре. Вахтер долго разглядывал новенький зеленый пропуск.
«Ладно, пусть,— терпеливо думал корреспондент,— человек с пистолетом на боку обязан взвешивать каждый свой поступок».
— Тут у вас борода,— сказал наконец вахтер,— а в натуре ее не видать. Расхождение. Постойте здесь.
— Пока борода не вырастет? — спросил журналист. Через минуту пришел начальник смены с петлицами на вороте, лысый, взглянул на фото, потом, на оригинал.
— Пропустите,— сказал он вахтеру,— но впредь, молодой человек, старайтесь придерживаться единого стандарта во внешности. И запомните на будущее: каждый сознательный гражданин после шестнадцати лет несет ответственность за свой внешний облик. Не говоря уж о внутреннем,— веско добавил он и вдруг подмигнул, уходя...

"Интервью"

"Отношения самого Сергея с русским языком были торжественны и интимны. В его выкрике: «Какое счастье! я знаю русский алфавит!» — нет рисовки". (Александр Генис, сборник “Довлатов и окрестности”).

Друзья, если вы так же, как и мы, любите словесность, то вам будут интересны труды ЛЮТОГО ЛИНГВИСТА @fuckinglingua о судьбах бежавшей от Льва Толстого буквы Ё, этимологии незаменимого слова “fuck”, первоначальном тексте “Мурки” и прочих жизненно необходимых кругозору вещах.

Я был наделен врожденными задатками спортсмена-десятиборца. Чтобы сделать из меня рефлектирующего юношу, потребовались (буквально!) — нечеловеческие усилия. Для этого была выстроена цепь неправдоподобных, а значит — убедительных и логичных случайностей. Одной из них была тюрьма. Видно, кому-то очень хотелось сделать из меня писателя.
Не я выбрал эту женственную, крикливую, мученическую, тяжкую профессию. Она сама меня выбрала. И теперь уже некуда деться.

"Зона"

Мать работала корректором тридцать лет назад.
Она совсем не высыпалась. Целыми днями мучительно боролась за тишину.
Однажды не выдержала. Повесила отчаянный лозунг на своих дверях:
"Здесь отдыхает полутруп. Соблюдайте тишину!"
И вдруг наступила тишина. Это было неожиданно и странно. Тихомиров бродил по коридору в носках. Хватал всех за руки и шипел:
— Тихо! У Довлатовой ночует политрук!
Полковник радовался, что мама обрела наконец личное счастье. Да еще с идейно выдержанным товарищем. Кроме того, политрук внушал опасения. Мог оказаться старше Тихомирова по воинскому званию...
Тишина продолжалась неделю. Затем обман был раскрыт.

"Наши"

Вспоминаю, как я начинал писать для радио. Рецензировал новые книги. Назойливо демонстрировал свою эрудицию.
Я употреблял такие слова, как «философема», «экстраполяция», «релевантный». Наконец редактор вызвал меня и говорит:
— Такие передачи и глушить не обязательно. Все равно их понимают только аспиранты МГУ.

"Филиал"

Когда-то я работал в партийной газете. Каждую неделю в редакцию приходил человек из обкома. Вынимал из портфеля список. Это был список тех, кого нельзя печатать. И кого нежелательно упоминать. «Булгаков, Ахматова, Мандельштам, Гумилев...»
Я не знаю фамилии этого человека из обкома. А имя Мандельштам будет жить, пока жив русский язык!..

"Марш одиноких"

Окружающие любят не честных, а добрых. Не смелых, а чутких. Не принципиальных, а снисходительных. Иначе говоря — беспринципных.

"Записные книжки. Соло на IBM"

Я часто думаю, откуда такие берутся?! Эти голодные недоучившиеся российские мальчики?! С невероятными философскими реформами?! С гениальными картинами?! С романами вроде «Москва—Петушки»?!
Кто их создает?
Я знаю — кто. Советская власть!
Проклинаем ее, и не зря. А ведь создает же!
Как это происходит? На голове у каждого художника лежит металлическая плита соцреализма. И давит многотонной тяжестью. Художник тоже напрягается, мужает. Кто-то, сломленный, падает. Кто-то превращается в атланта.
Вот так. На голове у западного человека — сомбреро. А у нашего — плита...

"Верхом на улитке"

— Ты писатель, — говорит ему Бернович, — вот и опиши, чего я кушаю на сегодняшний день. Причем без комментариев, а только факты. Утром — холодец телячий, лаке, яички, кофе с молоком. На обед — рассольник, голубцы, зефир. На ужин — типа кулебяки, винегрет, сметана, штрудель яблочный... В СССР прочтут и обалдеют. Может, Ленинскую премию дадут за гласность...

"Мы и гинеколог Буданицкий"

Три года назад в Америку прилетел ленинградский журналист Борис Меттер, быстро и трезво оценил свои незавидные перспективы. Несколько месяцев он вяло топтался у подножия социальной лестницы, в буквальном и переносном смысле, а именно — был лифтером. Работа его не удовлетворяла, и он назойливо заговаривал с пассажирами в лифте, делился планами создания новой еженедельной газеты. Кому-то идея нравилась, кому-то представлялась нерентабельной, и даже вздорной, но важно другое. Собеседники Бориса Меттера не удивлялись, всем казалось нормальным, что лифтер собирается издавать газету. Вот что такое Америка! У Меттера появились единомышленники, такие же беспросветные неудачники, как и он. Мы получили банковскую ссуду, двенадцать тысяч долларов, что явилось предметом немыслимых слухов и домыслов. Говорили даже, что нас субсидирует Комитет Государственной Безопасности. Узнав об этом, я позвонил Меттеру. Меттер страшно обрадовался. Он сказал: «Это замечательно, что нас считают агентами КГБ. Это укрепляет нашу финансовую репутацию. Пусть думают, что мы богачи»...

"Эмигрантская пресса" — The Third Wave: Russian Literature in Emigration.  
Ann Arbor, 1984

​Интеллигентами себя называют все. Человек порой готов сознаться в тягчайших грехах. Он готов признать себя неаккуратным, злым, ленивым, черствым и жестоким. Он даже готов признать себя неумным.
Но где вы слышали, чтобы кто-то заявил:
— Я — человек неинтеллигентный!
В лагере особого режима карманник Чалый повторял:
— Я — интеллигентный вор. Мокрыми делами не занимаюсь...
В Канавине, где я снимал жилье на лето, хозяин дома уважительно твердил:
— Серега у нас — интеллигент. Политуры и одеколона не употребляет. А только — белое, красное и пиво...
Следователь эстонского КГБ товарищ Зверев говорил мне:
— Вы должны нам помочь. Вы же интеллигентный человек. Вот карандаш и бумага...

"Марш одиноких"

Поэты, как известно, любят одиночество. Еще больше любят поговорить на эту тему в хорошей компании. Полчища сплоченных анахоретов бродят из одной компании в другую...
Уфлянд любит одиночество без притворства. Я не помню другого человека, столь мало заинтересованного в окружающих. Он и в гости-то зовет своеобразно.
Звонит:
— Ты вечером свободен?
— Да. А что?
— Все равно должен явиться Охапкин (талантливый ленинградский поэт). Приходи и ты... Мол, вечер испорчен, чего уж теперь...

«Рыжий»

Панаев был классиком советской литературы. В сорок шестом году он написал роман «Победа». В романе не упоминалось имени Сталина. Генералиссимус так удивился, что наградил Панаева орденом.
Впоследствии Панаев говорил:
— Кровожадный Сталин наградил меня орденом. Миролюбивый Хрущев выгнал из партии. Добродушный Брежнев чуть не посадил в тюрьму.

"Филиал"

Что значит «нажрался»? Да, я выпил! Да, я несколько раскрепощен. Взволнован обществом прекрасной дамы. Но идейно я трезв!

Сергей Довлатов, "Заповедник"

Эдуард Лимонов. Шарж авторства С. Довлатова

Я взял Татьяну за руку и говорю:
- Пошли отсюда!
(Лучший способ побороть врожденную неуверенность - это держаться как можно увереннее).

"Заповедник"