Случайная находка в мусоре: фото с экскурсии в Пушкинских горах: https://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=2174037079346287&id=100002200475958

Он был ранимый человек и своими книгами защищался, как ширмой. В конце концов всякая ширма берет на себя функции стены, как всякая маска — лица. Он ее украшению и укреплению отдавал почти все силы, публика таким его и воспринимала, таким и судила. Но жить ему было настолько же неуютно, как тем из нас, кто пользуется любой возможностью эту неуютность подчеркнуть и свою позицию отчужденности, то есть другую ширму, продемонстрировать.

Анатолий Найман “Персонажи в поисках автора”

Известно, что американцы предпочитают собственную литературу. Переводные книги здесь довольно редко становятся бестселлерами. Библия – исключительный случай.

“Иностранка”

Был чей-то день рождения, не помню... Собрались писатели, художники, так называемая вторая культурная действительность. Хозяин в шутку предложил:
— Давайте объявим конкурс на лучшее... постановление.
Художник Енин* голосом знаменитого диктора Левитана произнес:
— Отмечая шестидесятилетний юбилей Советского государства, ленинский Центральный Комитет выносит постановление: «НЕЛЬЗЯ!..»

“Уроки чтения”

И еще, конечно, выручают стихи. Я уже, кажется, писал тебе, что не рассчитываю стать настоящим писателем, потому что слишком велика разница между имеющимися образцами и тем, что я могу накатать. Но я хочу усердием и кропотливым трудом добиться того, чтоб за мои стихи и рассказы платили деньги, необходимые на покупку колбасы и перцовки.
А потом, я не согласен с тем, что инженер, например, может быть всякий, а писатель — непременно — Лев Толстой. Можно написать не слишком много и не слишком гениально, но о важных вещах и с толком.

Из армейского письма к отцу, осень 1962.

И самое, пожалуй, важное: я понял по его беллетристике, что Довлатов, обладая замечательным талантом, не имел серьезных тем и сюжетов, а следовательно, не мог создавать и значительные образы. Подозреваю, что он и сам это чувствовал, и это было главной причиной его неудовлетворенности жизнью. Он мне написал однажды: «Что касается моего литературного самочувствия, то проблема известности меня, говоря без кокетства, не волнует (во что поверить невозможно! — В. Б.). Я бы, во-первых, хотел зарабатывать побольше, и то не для себя, в основном, а чтобы облегчить жизнь жене и деткам, а, во-вторых, я бы хотел написать что-то такое, от чего бы сам пришел в восторг. Все остальное несет в себе пародийно-эмигрантский оттенок» (письмо от 7 апреля 1986 года).

Вадим Белоцерковский. Сергей Довлатов (Фрагмент книги «Путешествие в будущее и обратно»)

Подарок Петру Вайлю к 30-летию: "Литературные критики Петр Вайль и Александр Генис у постели умирающего Белинского. Рисовал экспресСИОНИСТ, импресСИОНИСТ, передвижник из Ленинграда в США, знаменитый живописец эпохи ВОЗРАЖЕНЬЯ – С. ДОВЛАТОВ. 29 сент. 1979 г. Нью-Йорк."

Надо еще принять во внимание, что были мы все в те годы нестерпимо ироничны, и прорваться, забить гол любому из нас было почти невозможно. Отголоски этих словесных упражнений есть в Сережиных «Записных книжках» (читай, например, «Пепел и алмаз»). «Черт знает что, — говорила наша общая приятельница Ирина Губарева, — невозможно ничего сказать. Все острят. Цепляются к каждому слову. Сумасшедший дом какой-то».
Действительно, шутили и острили мы постоянно. И иногда довольно жестоко.
— Познакомьтесь, — говорит, например, тот же Сережа, стоя со мной и со своей спутницей на углу Невского и Рубинштейна (на этой улице он жил). — Познакомьтесь. Это Саша Шкляринский, молодой, так сказать, поэт... А это моя старинная подруга Ирина, известная тем, что однажды во время танца задницей вывернула из стены выключатель.
— Ну что ты говоришь, Сережа, — притворно возмущается Ирина, снизу вверх взглядывая на него сияющими глазами. — Александр, не верьте ни единому его слову. Все врет... К тому же это был не выключатель, а всего лишь розетка.

Александр Шкляринский “Сто слепящих фотографий”

В августе у Муси началась депрессия. Причины, как это обычно бывает, выглядели мелкими. Известно, что по-настоящему страдают люди только от досадных мелочей.

«Иностранка»

На следующих четырех двойных я подъехал к теме одиночества. Тема, как известно, неисчерпаемая. Чего другого, а вот одиночества хватает. Деньги, скажем, у меня быстро кончаются, одиночество - никогда...

"Ремесло"

Обладая редким чутьем на юмор (например, у Достоевского любил больше всего смешное и виртуозно находил уморительные места в «Братьях Карамазовых»), Довлатов, в общем-то, не выходил из рамок российской традиции, в которой смех — это низость. Желая уязвить, он говорил про нас с Генисом:
«Они делят литературу на смешную и плохую». Думаю, все дело в том, что Сергей очень желал массового читателя и понимал, что тому нужен именно всхлип рядом со смешком,
Тут, пожалуй, единственная точка, где Довлатов поступался вкусом. В остальном он был целен и практически неуязвим.

Петр Вайль “Без Довлатова”

Есть в советской пропаганде замечательная черта. Напористая, громогласная, вездесущая и беспрерывная — советская пропаганда вызывает обратную реакцию.

Критикуют фильм — значит, надо его посмотреть. Ругают книгу — значит, стоит ее прочитать. На кого-то персонально обрушились — значит, достойный человек...

"Марш одиноких"

Есть люди, склонные клятвенно заверять окружающих в разных пустяках:
– Сам я из Гомеля. Клянусь честью, из Гомеля!.. Меня зовут Арон, жена не даст соврать!..

“Соло на IBM”

Конечно, я мог бы отказаться. Но почему-то согласился. Вечно я откликаюсь на самые дикие предложения. Недаром моя жена говорит:
— Тебя интересует все, кроме супружеских обязанностей.
Моя жена уверена, что супружеские обязанности это, прежде всего, трезвость.

"Чемодан"

Шаповалов и Чикваидзе порылись в складках запачканной мятой одежды. Был извлечен фрагмент копченой тюльки, перышко лука, заржавевший огрызок яблока. Друзья молча позавтракали.
Познакомились они недавно. Их сплотила драка около заведения шампанских вин. В тесноте поссориться недолго. Обувь летняя, мозоли на виду.
— Я тебя зарежу! — вскричал Чикваидзе. (Шаповалов отдавил ему ногу.)
— Не тебя, а вас, — исправил Шаповалов. Затем они долго боролись на тротуаре. И вдруг Чикваидзе сказал, ослабив пальцы на горле Шаповалова:
— Вспомнил, где я тебя видел. На премьере Тарковского в Доме кино...
С тех пор они не расставались.

"Эмигранты"

Обложка книги "Марш одиноких".
Holyoke: New England
Publishing Company, 1983

Всех собак на питомнике Густав учил эстонскому языку. Вожатые были этим недовольны. Они жаловались старшине Евченко:
«Ты ей приказываешь - к ноге! А сучара тебе в ответ - нихт ферштейн!»

«Зона»

— Значит, вы себя чувствуете как бы абстрактно-русским?

— Я долго думал, как можно сформулировать мою национальную принадлежность, и решил, что я русский по профессии.

— А что это значит — русский по профессии?

— Ну, я пишу по-русски. Моя профессия — быть русским автором.

— Русский автор — значит, подразумевается и русская культура, русские писатели, за вами стоящие?

— С одной стороны, за мной ничего не стоит. Я представляю только себя самого всю свою жизнь и никогда, ни в какой организации, ни в каком содружестве не был. С другой стороны, за мной, как за каждым из нас, кто более или менее серьезно относится к своим занятиям, стоит русская культура. Отношение к которой очень меняется. Когда я жил в Ленинграде, я читал либо «тамиздат», либо переводных авторов. И когда в каком-то американском романе было описано, как герой зашел в бар, бросил на цинковую стойку полдоллара и заказал двойной мартини, это казалось таким настоящим, подлинным... прямо Шекспир!

— Большая литература...

— Да. И только в Америке выяснилось, что меня больше интересует русская литература...

Из интерьвью Виктору Ерофееву

Видимо, Лернер обладал каким-то специфическим даром материального благополучия. Вообще я уверен, что нищета и богатство — качества прирожденные. Такие же, например, как цвет волос или, допустим, музыкальный слух. Один рождается нищим, другой — богатым. И деньги тут фактически ни при чем.
Можно быть нищим с деньгами. И — соответственно — принцем без единой копейки.

"Иностранка"