Вы только послушайте этот прекрасный голос! Светлана Качур исполняет одну из самых красивых арий – арию Лауретты из оперы «Джанни Скикки» Дж. Пуччини.

​​Сегодня мы публикуем Фортепианный концерт № 4 Сергея Рахманинова в исполнении автора. Это одно из вызвавших наибольшие споры в среде слушателей произведение Рахманинова.

Три части концерта – Allegro vivace (соль минор), Largo (до мажор), Allegro vivace (соль мажор) – стремительны. Резкость и напряженность на мгновение отступают перед лиризмом третьей части, но почти мгновенно смываются бурей жестких, трагически разрастающихся эмоциональных порывов.

Непрерывная токатта, всплески фортепианных фигур напоминают кинохронику, ускоряющийся бег времени, происходит вторжение во внутренний мир мира внешнего – осовремененного, индустриально-машинного, с военной поступью, рушащего надежды и судьбы. Так Рахманинов выразил свое отношение на изменение эпохи XX века – революцию, Первую мировую войну, а в поздней редакции 1941 года, которую мы и публикуем, и вовсе сформулировал страх за будущее мира. #Рахманинов

​​Все мы ценим «Реквием» Моцарта, но забываем про «Большую» мессу до-минор, которая лучше отражает истинный моцартовский характер. Напомним, что знаменитая заупокойная месса ре-минор написана Моцартом лишь отчасти, и большая половина музыкальных гармоний развита его учеником Францем Зюсмайером. В то время как «Большая» месса дошла до нас в авторской редакции.

Главным конфликтом моцартовских месс является их дуалистичность. Не секрет, что во всех мессах Моцарта присутствуют отзвуки оперы, вместо архаичных полифонических приемов произведение изобилует роскошными контрапунктическими частями, тем самым создавая эту музыкальную двойственность, границу между церковной и светской музыкой. С другой стороны, анализируя религиозные произведения Моцарта, мы слышим, что в них всегда присутствует полный текст мессы, а сам композитор порождает не что иное, как произведение искусства, отвечающее благочестивым религиозным нравам, в отличие, скажем, от безвкусных поделок церковной индустрии. Поэтому упрекнуть композитора в несерьезном отношении к духовным произведениям нельзя.

Вернемся к «Большой» мессе. Кстати она тоже не закончена, но во всяком случае ее большая часть написана. Месса масштабная, торжественная, невероятно красивая и мелодичная. Главное ее отличие от «Реквиема» – в любой, даже самой трагичной гармонии, появляется моцартовский светлый мажор, создавая из монументального произведения, написанного в самой драматической тональности до-минор, светлую и благословенную оду миру, жизни и великому искусству. Это история о беззаботности и о полном бесстрашии перед смертью. Отношение же к смерти с годами у Моцарта меняется. Если в 25-26 лет композитор не ощущал тягости рока, то ближе к финалу жизненного пути, он сходит на богоборческую (или масонскую) тропу – в оркестровке интродукции «Реквиема» при словах «Услышь моление мое» чувствуется не столько мольба, сколько мятеж, – риторика характерная для Бетховена. А вот в завершающей части «Реквиема» (Lux aeterna) отношение к смерти уже не как к чему-то ужасному, а скорее как к другу... Конечно, при написании «Большой» мессы Моцарт был знаком со смертью чисто метафизически, поэтому и характер произведения получился несколько праздным, а в тех небольших крупицах, что остались у нас от истинно моцартовского «Реквиема», мы находим великие смыслы, уносящие нас на столетия вперед, к темам позднего романтизма. #Моцарт

​​Этим вечером не хотим многословить. Призываем успокоиться и уделить время маленьким и медленным радостям. Например, послушать ми-минорный ноктюрн Шопена. Я бы его назвал самым «ночным» из всех. Настолько мелодия погружает в атмосферу элегичного лунного света. Думаю, что в этом произведении молодой 17-летний Шопен делится переживаниями своего одиночества. Здесь прослеживается формирование большого классика и главная струна его композиторского нерва – меланхолия. #Шопен

​​Шедевр, равный Девятой симфонии Бетховена – его же «Торжественная месса». Здесь вновь можно было бы уловить конфликт светского и религиозного, но автор и не подразумевал делать ничего церковного, изначально месса вовсе должна была зваться ораторией. И в отличие, скажем, от Моцарта, Бетховен здесь больше рисует картину триумфального народного шествия, нежели высказывает какой-то трепет перед Всевышним. Особенно ярко это выражается в фрагменте «Gloria». Поэтому с т.з. жанра произведение не похоже на мессу и, несмотря на свое название, оно все же светское.

Музыку Бетховена часто принято считать высшей точкой музыкального развития. И хотя мы часто превозносим романтизм за его глубину мелодических образов и за поднятие экзистенциальных тем, но главная проблематика композиторов-романтиков была в некой попытке сравняться с Богом, достичь его вершин... С усложнением музыкальной гармонии, творческая муза все больше отдалялась от каких-то не то небесных, не то космических селений. Пример этому – модернизм XX века. А что мы слышим у классика в «Торжественной мессе»? Шествие по райским угодьям, абсолютный триумф над земным роком, который, традиционно для Бетховена, выражается в восторженном народном сплочении. По своему характеру месса ближе к революционным высказываниям Берлиоза, формой для которых тоже служили религиозные жанры, нежели к духовным откровениям Баха, Генделя или того же Моцарта.

Месса написана в тональности ре-мажор. Нам известно, что мажор – это тональность космоса, рая, Бога, бессмертия, бесконечности... – как хотите. Минор же – знание о смерти, – тональность человека и его несовершенства. Бетховен, известный борец с судьбой, специально пишет мессу в мажоре, как бы уже находясь выше земных проблем, утверждая своим революционным клином победу даже не человека, а народа. #Бетховен

Человеческий голос – естественный музыкальный инструмент. Если предположить, что по какой-то причине цивилизация рухнет, пропадут все блага человечества, в том числе и музыкальные инструменты, то без музыки мы не останемся, ибо у нас есть голос. Пример тому сегодняшний плейлист. Это подборка абсолютных шедевров классической музыки, исполненных a capella, т. е. только голосом, без инструментального сопровождения. Какие-то мелодии будут звучать несколько смешно, а какие-то наоборот – пробирают так, что не в каждом инструментальном исполнении достигается этот эффект. #Подборка

​​Добро пожаловать в ноябрь. Как говорил один из персонажей фильма Бертолуччи «20 век», «ноябрь – самый ужасный месяц в году». Музыку мы подобрали соответствующую – максимально депрессивную, морозную, находящуюся на стыке состояний между тотальной апатией и аффектом. Это Девятая симфония Аллана Петтерссона.

Для лучшего погружения попытайтесь представить такую картину: «В ненастную и беззвездную ноябрьскую ночь в заброшенном, но когда-то роскошном поместье пробуждается неупокоенный дух молодого мужчины. Он протягивает руку – руку призрака – и все, чего он коснется, начинает вновь существовать, пусть лишь на время – пока живы терзающие духа воспоминания, мучительные и торжественные… Это жизнь, исполненная неостановимых страданий и высоких чувств, обнаженных на пороге смерти и личностной цельности, в непрестанной внутренней борьбе…»

Петтерссон – великий симфонист XX столетия. Равных ему, пожалуй, в этом веке нет. Это человек, сумевший диссонансы и музыкальный хаос – характерные мелодические черты эпохи – привести в порядок, благодаря чему мы чувствуем гармонию в дисгармонии. Если бы эпитафии имели звук, то звучали бы они именно так.

Есть поверье о проклятии Девятой симфонии. Казалось бы, что Петтерссона оно обошло, ибо после Девятой написано было еще 7 симфоний. И все-таки нет. После окончания работы над Девятой, полиартрит Петтерссона дает осложнения и практически приковывает его к постели. Последние десять лет, когда были написаны оставшиеся симфонии, для композитора были наполнены настоящими муками.

Данное произведение стало неким рубиконом для композитора. Можно сказать, что эта, симфония автора( и последующие) выражает состояние духа, рвущегося ввысь, но удерживаемого оковами тела на земле. Оттого неистовая боль и конвульсии, слышимые в музыке великого Петтерссона. Произведение требует вдумчивого, рефлексирующего прослушивания. #Петтерссон

​​Описания озер, особенно с позиции фольклора, в музыке чаще всего предстают в довольно мрачных и тревожных образах. Необычного в этом ничего нет. Как правило это место утопленников, да всякой нечисти. Исключением не будет и Magnum opus Анатолия Лядова «Волшебное озеро» – короткая симфоническая зарисовка, в которой главной целью автора было описать место без человека. Если копать глубже, то мы поймем, что вообще без всего живого – мертвого места. С одной стороны Лядов в этом опусе близок к импрессионизму Клода Дебюсси, в частности к трем эскизам «Море», с другой же, учитывая леденящий нрав, – к северным откровениям Сибелиуса. Получается, что в глубинах этой импрессионисткой сказки сокрыты образы катастрофы.

В самом начале проявляется, лично для меня, самая выразительная часть произведения – едва слышное тремоло литавр, примерно такое же, какое в Одиннадцатой симфонии Шостаковича, который данным приемом указывал на уже заряженное оружие. Напомним, что 11-я симфония посвящена событиям 1905 года. И если Шостакович на исторической основе рассказывал о событиях настоящего (венгерское восстание в 1956 г.), то в «Волшебном озере» Лядов осознает собственную современность. Он описывает мертвое место – кровавое озеро Дворцовой площади...

Я слышу «Волшбеное озеро» как рефлексию на первые годы XX века, где повис дух глобальной катастрофы. Это мелодия о закате эпохи, о томящем чувстве тревоги и о будущем без человека, о будущем, где «Бог умер». #Лядов

​​Слушая духовные произведения мы называем их красивыми, масштабными, грустными, мелодичными, но очень редко, при всей серьезности самих текстов и общего настроения, такую музыку можно назвать страшной. И все-таки можно. Особенно убедительными в этом отношении будут «Стихи покаянные» Альфреда Шнитке, которые для  лучшего (светского) восприятия стоит назвать стихами покаяния. Прослушивание этих молитв в интерпретации Шнитке приведет вас к рефлексии о грехопадении человечества, отчего на душе станет страшно, но с затиханием последней ноты полегчает. Такова суть катарсиса.

Конец XX века богат на духовные произведения. Связано это как с политическими изменениями во всем мире, так и с общей потребностью общества к возвращению традиций. Век машин отгрохотал свой «ноктюрн на водосточных трубах», пройдя по головам великих личностей и переосмыслив парадигму всего мира, оставив за собой лишь поля разочарования, да душевную боль. С его завершением остались неясные перспективы, да общее настроение опустошенной неопределенности. Для Шнитке «Покаянные стихи», написанные к тысячелетию крещения Руси, становятся, в том числе, личным переживанием ощущения приближающейся смерти, ибо в год работы над циклом, композитор переживает инфаркт. С другой стороны, подобное сочинение можно назвать итогом двадцатого столетия, в конце которого – покаяние – единственное, что осталось. #Шнитке

​​Симфонии романтического периода можно разделить на героические, трагические и пасторальные (они же лирические). Во многом такой жанровой классификацией мы обязаны Бетховену, которым как раз был перекинут «мост», соединивший классицизм и романтизм. Иногда хочется согласиться с ехидным замечанием о том, что в эпоху «послебетховенского» симфонизма нет ничего, чего бы мы не слышали ранее. Отличный тому пример – Пятая симфония Антонина Дворжака. Это произведение – синтез всевозможных приемов. Тут есть и героика, и лирика, и трагика, которые в совокупности у Дворжака звучат гармонично, как единое целое. Автор словно примиряет стихийный нрав человеческой души, сводя все его состояния в благостную фа-мажорную медитацию. И несмотря на то, что в Пятой мы узнаем и Чайковского, и Вагнера, и Брамса, и, конечно, Бетховена, главное – мы слышим самого Дворжака, его выразительность и его видение.

Структура симфонии типична для того времени. Чего нельзя сказать про драматургию: в финале произведения Дворжак ускоряет темп и обрисовывает конфликт, в то время как в первых двух частях, за исключением побочных партий, последний фактически отсутствует (что и роднит симфонию с Пасторальной Бетховена). Вторая часть – это божественное элегическое откровение. Впрочем, Дворжак – мастер вторых частей, во всех его симфониях они уравнивают, усмиряют противостоящие друг другу эмоциональные состояния. Практически невозможно, слушая произведения Дворжака, уловить ноты отчаяния или агонии, которые, безусловно, были у его современников. Отношение к действительности у композитора всегда оптимистичное, светлое, позитивное. #Дворжак

С первым днем зимы! По этому случаю составили новый плейлист. В этой подборке музыка  раскрывает всю многогранность ледяного сезона: веселые прогулки на санях, танцы снежинок, рождественские песни у камина, а также мороз и сопряженное с ним одиночество, горесть расставания с теплом и угасшие от холода надежды. Некоторые работы захватывают своей мрачностью, их цель – выразить бесплодные зимние ландшафты, в то время как другие записи – рисуют дух праздника, развлечений и чудес. #Подборка

​​Выпал первый снег. Пришли морозы. В душе – меланхоличное настроение, которое лучше всего выразит атмосферная фортепианная музыка Клода Дебюсси, посвященная снегу.

Первая мелодия – «Снег танцует», она передает хрупкость и нежность снежинок. Композитор сфокусирован на повторяющихся гармониях, чтобы наиболее полно отразить закрученность «танцующих» осадков. Здесь же Дебюсси создает настроение некой отстраненности. Связанно это со скоротечностью снежного «танца», который словно жизнь тает на глазах. С другой стороны, музыкальная тема передает печаль ребенка, который наблюдает за красотой «вальса» снежинок изнутри, т. е. без возможности с ним соприкоснуться.

Другое произведение – «Шаги на снегу». Оно рисует белый пейзаж после того, как снег «поселился» на земле. Медленный темп мелодии, ее параллельные гармонии создают почти гипнотическую атмосферу. Эта фортепианная пьеса также источает чувство изолированности, одиночества и запустения... #Дебюсси