Size: a a a

Кристина Потупчик

2019 December 14
Кристина Потупчик
источник
Кристина Потупчик
источник
Кристина Потупчик
источник
2019 December 15
Кристина Потупчик
источник
Кристина Потупчик
источник
Кристина Потупчик
источник
Кристина Потупчик
источник
Кристина Потупчик
источник
Кристина Потупчик
источник
Кристина Потупчик
источник
Кристина Потупчик
источник
Кристина Потупчик
источник
Кристина Потупчик
Зачем тонет Венеция?

Есть города, созданные для жизни. Например, Рим. И есть города, созданные для смерти. Например, Венеция — город, притягательный своей смертельной красотой. Бродский написал о нем, пожалуй, лучшее своё эссе — «Набережную неисцелимых»:

«И я поклялся, что если смогу выбраться из родной империи, то первым делом поеду в Венецию, сниму комнату на первом этаже какого-нибудь палаццо, чтобы волны от проходящих лодок плескали в окно, напишу пару элегий, туша сигареты о сырой каменный пол, буду кашлять и пить и на исходе денег вместо билета на поезд куплю маленький браунинг и не сходя с места вышибу себе мозги, не сумев умереть в Венеции от естественных причин. Мечта, конечно, абсолютно декадентская, но в 28 лет человек с мозгами всегда немножко декадент».

Каждый турист в Венеции задается вопросом — зачем же так построили, что она тонет? Лоханулись? Но о том, что Венеция обречена, ее создатели знали еще на этапе строительства.

После падения Рима европейцы были фрустрированы мыслью, что ничего вечного на самом деле и нет, раз уж даже великий город крякнул. С этим переживанием надо было как-то жить, осмыслять его и прилаживать к реальности. Тогда зарождается концепция города с такой инфраструктурой, которая постоянно напоминала бы, что все конечно, вечного нет, мы смертны.
Но раз все равно скоро умирать, то почему бы сейчас не пожить как король?

Скоро все закончится, поэтому можно и пороскошествовать — дворцы, адюльтеры, карнавалы, оргии, пиры, балы. Неспроста Венеция стала родиной карнавала. Странный, мистический, похожий на декорации город диктовал свои правила. Он требовал особой живописной, насыщенной, драматичной жизни, вне обычных устоявшихся условий.

Венеция всегда помнила о смерти, но если ты помнишь о смерти всегда, то это вовсе не значит, что ты собрался умирать.

Одна из самых известных масок карнавала — маска чумного доктора. В четырнадцатом веке Черная смерть выкосила больше половины венецианцев — неизбежная судьба торгового города, если чума путешествует на шкурках корабельных крыс.

Но со своей «todestrieb» Венеция оказалась единственным европейским городом, который превратил катастрофу в эстетический триумф.

«Почти все великое утверждает себя как некое «вопреки» — вопреки горю и муке, вопреки бедности, заброшенности, телесным немощам, страсти и тысячам препятствий», — Томас Манн словами умирающего Томаса фон Ашенбаха выразил и это венецианское вечное умирание в пику немедленной и яркой смерти.

Так вот, задача Венеции — напоминать человеку, что ему всё равно умирать, что смерть всегда рядом. Это щекочет нервы и бодрит душу. Поэтому Венеция — город-карнавал, вечный праздник с масками, распутством и красотой. Праздник, который в любую минуту может закончиться — город может разрушиться или быть затопленным. И именно это ощущение конечности делает Венецию торжеством жизни.

Рамю писал: «Именно потому, что все должно кончиться, все так прекрасно». Но мы живем в эпоху трансгуманизма, где смерть может быть отменена, а очарование конечности жизни может покинуть нас навсегда. За ним придёт какое-то другое очарование, но это будет уже совсем другая история. Это уже не воспетая Манном красота энтропии. Мысль о смерти щекочет нервы больше, чем мысли о скучном бессмертии.

Именно поэтому Вечный город будет всегда, а Венеция неизбежно уйдёт под воду.
источник
2019 December 16
Кристина Потупчик
Я обычно так сотрудникам говорю, что мне всё это Путин поручил.
источник
2019 December 17
Кристина Потупчик
Не ждем, а готовимся
источник
2019 December 18
Кристина Потупчик
источник
Кристина Потупчик
Асиман А. «Энигма-вариации»

Если геи — это единственные люди, которые могут ТАК писать о любви, то нам срочно нужно БОЛЬШЕ геев.


Потому, что сейчас, как говорит нам канал «Содом и умора», сейчас где в литературах здорового человека находится гей-проза, в словесности российской, современной, все еще не очень здоровой – пустое место.
Ведь иметь возможность говорить о проблемах, поднимаемых квирлитом = иметь возможность говорить о любой проблеме, в центре которой стоит человек.

«Энигма-вариации» Асимана не имеют никакого отношения к «Зови меня своим именем». Общего у них разве то, что начинается книга тоже в Италии, тоже с подростка и повествование от первого лица раскрывает нам эволюцию чувств персонажа в тех же несдержанных формах. Но без персика, персика тут нет, застегивайте ширинки.

Заимствованное у Элгара название отсылает к тому, что речь пойдет о нескольких персонажах и их историях, поэтому книга разбита на пять частей, объединяет которые фигура рассказчика и главного героя по имени Пол.

В первой части («Первая любовь») Пол — подросток, сын «учёного с мировым именем», проводит лето на небольшом итальянском острове, население которого промышляет в основном рыболовством. Но у Асимана не бывает скучных регионов Италии, поэтому на острове кроме рыбаков также есть частный учитель античных языков, развалины церкви, руины замка и мастер-краснодеревщик.

В него-то и влюбляется Пол, когда он (краснодеревщик) приходит чинить старое бюро. Дальше как всегда у Асимана: страдания, похоть, описания мужского тела, Фрейд, первая мастурбация на руинах церкви, расставание навсегда. Небольшая поправка на то, что герою на момент истории всего двенадцать и чуть позже он узнает, что адюльтер с краснодеревщиком был и у его отца. И всё это через призму воспоминаний уже травмированного двадцатилетки, который приезжает на остров якобы узнать, что случилось с их сгоревшим домом.

Но самая пикантная —третья часть «Манфред», из которой мы узнаём о страсти, испытываемой главным героем к своему партнеру по теннисному корту. Любовный морок тянется без всякого выражения два года и оформляется попутно в «свой маленький ад» внутри героя. Кажется невероятным, что такое чувство ревности и любви, причем к совершенно разным людям, испытывает один и тот же человек. И именно эта глава без сомнения — лучшая. И не важно — о любви мужчины к мужчине или мужчины к женщине, да хоть к мягкой игрушке, здесь идет речь. «Сердцу полезно все, что его трогает».

Мы привыкли к жанровому клише — романтической влюбленности или истинной любви. Вот мальчик-девочка, девочка-девочка, мальчик-мальчик… В этой бинарной модели нового времени увязли практически все.

Манн в «Смерти в Венеции», кажется, говорил, что человек любит и уважает другого, покуда не может судить о нем, и любовная тоска — следствие недостаточного знания. О каком недостаточном знании может идти речь в мире социальных сетей, постправды, максимальной информационной открытости? Мы знаем об окружающих и близких нам людях слишком много, чтобы любить их, как люди любили друг друга веками.

А как надо их теперь любить (по графику, календарю, согласовывая со специальной табличкой стандартов) — никто не говорит. Кроме разве что авторов, вроде Асимана.
источник
2019 December 19
Кристина Потупчик
Но есть и хорошие новости — столичные синицы уважают Макса Вебера

https://t.me/bluntmedia/8350
источник
2019 December 20
Кристина Потупчик
Татлер для регионов
источник
2019 December 21
Кристина Потупчик
источник