Зачем тонет Венеция?
Есть города, созданные для жизни. Например, Рим. И есть города, созданные для смерти. Например, Венеция — город, притягательный своей смертельной красотой. Бродский написал о нем, пожалуй, лучшее своё эссе — «Набережную неисцелимых»:
«И я поклялся, что если смогу выбраться из родной империи, то первым делом поеду в Венецию, сниму комнату на первом этаже какого-нибудь палаццо, чтобы волны от проходящих лодок плескали в окно, напишу пару элегий, туша сигареты о сырой каменный пол, буду кашлять и пить и на исходе денег вместо билета на поезд куплю маленький браунинг и не сходя с места вышибу себе мозги, не сумев умереть в Венеции от естественных причин. Мечта, конечно, абсолютно декадентская, но в 28 лет человек с мозгами всегда немножко декадент».
Каждый турист в Венеции задается вопросом — зачем же так построили, что она тонет? Лоханулись? Но о том, что Венеция обречена, ее создатели знали еще на этапе строительства.
После падения Рима европейцы были фрустрированы мыслью, что ничего вечного на самом деле и нет, раз уж даже великий город крякнул. С этим переживанием надо было как-то жить, осмыслять его и прилаживать к реальности. Тогда зарождается концепция города с такой инфраструктурой, которая постоянно напоминала бы, что все конечно, вечного нет, мы смертны.
Но раз все равно скоро умирать, то почему бы сейчас не пожить как король?
Скоро все закончится, поэтому можно и пороскошествовать — дворцы, адюльтеры, карнавалы, оргии, пиры, балы. Неспроста Венеция стала родиной карнавала. Странный, мистический, похожий на декорации город диктовал свои правила. Он требовал особой живописной, насыщенной, драматичной жизни, вне обычных устоявшихся условий.
Венеция всегда помнила о смерти, но если ты помнишь о смерти всегда, то это вовсе не значит, что ты собрался умирать.
Одна из самых известных масок карнавала — маска чумного доктора. В четырнадцатом веке Черная смерть выкосила больше половины венецианцев — неизбежная судьба торгового города, если чума путешествует на шкурках корабельных крыс.
Но со своей «todestrieb» Венеция оказалась единственным европейским городом, который превратил катастрофу в эстетический триумф.
«Почти все великое утверждает себя как некое «вопреки» — вопреки горю и муке, вопреки бедности, заброшенности, телесным немощам, страсти и тысячам препятствий», — Томас Манн словами умирающего Томаса фон Ашенбаха выразил и это венецианское вечное умирание в пику немедленной и яркой смерти.
Так вот, задача Венеции — напоминать человеку, что ему всё равно умирать, что смерть всегда рядом. Это щекочет нервы и бодрит душу. Поэтому Венеция — город-карнавал, вечный праздник с масками, распутством и красотой. Праздник, который в любую минуту может закончиться — город может разрушиться или быть затопленным. И именно это ощущение конечности делает Венецию торжеством жизни.
Рамю писал: «Именно потому, что все должно кончиться, все так прекрасно». Но мы живем в эпоху трансгуманизма, где смерть может быть отменена, а очарование конечности жизни может покинуть нас навсегда. За ним придёт какое-то другое очарование, но это будет уже совсем другая история. Это уже не воспетая Манном красота энтропии. Мысль о смерти щекочет нервы больше, чем мысли о скучном бессмертии.
Именно поэтому Вечный город будет всегда, а Венеция неизбежно уйдёт под воду.
