Из воспоминаний А. Вертинского:
"Однажды вечером, разгримировавшись после концерта, я лег спать. Часа в три ночи меня разбудил стук в дверь. Я встал, зажег свет и открыл ее. На пороге стояли два затянутых элегантных адъютанта с аксельбантами через плечо. Они приложили руки к козырьку.
- Простите за беспокойство, его превосходительство генерал Слащев просит вас пожаловать к нему в вагон откушать бокал вина.
- Господа! - взмолился я.- Три часа ночи! Я устал, хочу отдохнуть!
Возражения были напрасны. Адъютанты были любезны, но непреклонны... Через десять минут мы были на вокзале. В огромном пульмановском вагоне, ярко освещенном, сидело за столом десять-двенадцать человек. На столе - грязные тарелки, бутылки вина, цветы... Все скомкано, смято, залито вином, разбросано. Из-за стола быстро и шумно поднялась длинная, статная фигура Слащева. Огромная рука протянулась ко мне.
- Спасибо, что приехали. Я большой ваш поклонник. Вы поете о многом таком, что мучает нас всех...
Я внимательно взглянул на Слащева. Меня поразило его лицо. Длинная, белая, смертельно белая маска с ярко-вишневым припухшим ртом, серо-зеленые мутные глаза, зеленовато-черные гнилые зубы.
Он был напудрен. Пот стекал по его лбу мутными, молочными струйками.
- Спойте мне, милый, эту... - Он задумался. - О мальчиках... "Я не знаю зачем"...
Я попытался отговориться:
- У меня нет пианиста...
- Глупости. Николай, возьми гитару! Ты же знаешь наизусть его песни! И притуши свет. Но сначала понюхаем...
Генерал набрал в нос большую щепотку кокаина.
Я запел.
Высокие свечи в бутылках озаряли лицо Слащева - страшную гипсовую маску с мутными, широко выпученными глазами. Его лицо дергалось. Он кусал губы и чуть-чуть раскачивался...
- Господа, - сказал он, глядя куда-то в окно. - Мы все знаем и чувствуем это, только не умеем сказать! А вот он умеет! - Слащев положил руку на мое плечо. - А ведь с вашей песней, милый, мои мальчики шли умирать! И еще неизвестно, нужно ли это было? Вы правы!"