БУМАЖНЫЙ БИФШТЕКС
Юрий Арабов
Я приехал в тот город, не зная ни слова
по фене, которой болтали великие.
И с чувством, что задолжал кому-то,
я заставил язык, как остывшее слово,
объяснить хотя бы в пределах всхлипа,
что я, лишенный венца Колумба,
хочу жрать.
У меня денег не было. Был пятак,
где серп и молот сплетали ноги
и руки в момент оргазма.
Это - стакан воды натощак
плюс четыре спичечные коробки,
предохраняющие от спазма,
когда зима.
(Я подумал, носом дымок ментоловый
ловя, что шел из окошек клуба:
пусть рубль, увы, и уступит доллару,
но пятак не уступит.)
Номер в гостинице, как коньяк,
имевший не менее трех звезд,
чуть меньше, чем на известном флаге,
был оплачен. Легкий гулял сквозняк
по коридору. Далекий мост
пересекал выгребную влагу.
принесли журнал.
Четыре статьи на местном наречии.
Жена Горбачева. Все остальное - реклама.
Несколько гульфиков. "Роллекс" и телекс.
Жилеты, спасающие от увечий.
и вдруг среди глянцевого бедлама
я заметил то, что горит, как феникс,
но не сгорает.
Это был бифштекс при приправе зед.
(Нечто зеленое с изморосью по краям.)
Жирнее навоза, прозрачнее Шереметьева-2.
Я пальцем ткнул в неземной обед.
Блеснув зубами, как клавишами рояль,
служанка ножницы мне дала
и удалилась.
Я понял, я осознал, я приветствовал.
Взял сковородку, поставил ее на плиту
(мини-кухня была в столовой)
и стал вырезать бифштекс из контекста
большой политики. Чуть повредив гарнитур,
что снят был рядом, я бросил оный
в огонь.
Зажарил. Бифштекс был вкуса бумаги,
но с явным привкусом корректуры
и высокой печати. Гарнир показался пресным,
гарнитур (край стула и амальгамы)
имел оттенок рахат-лукума.
Смеркалось. Ввысь, как на Красной Пресне,
врезалась башня.
И тут меня обуял азарт.
Я стал резать все, что попалось под руку:
духи, дороги, престижный список
пластинок, обкрадывая поп-арт,
самцов завитых, красоток - поровну,
и, вырезав, наконец, Раису,
сложил в чемодан.
Лег спать, сказав темноте: "Прости".
Ветер сдувал занавески в угол.
так странно спать
на улице Пасси,
на зыбкой границе другого круга.