Читаю книжку про Метамодернизм, а там в одной из статей (западного автора, статья про концепт супергибридности) ссылка на Олега Кашина

Просто живите с этим

По мнению Мишеля Фуко, сама идея «биополитики» родилась в семнадцатом веке, когда государство попыталось изолировать чумных и прокаженных. А ведь Франция — страна свободы. И это позволяет мне требовать для себя Права Опалить Крылья, Права Низко Пасть и Права Пойти ко Дну. Таковы Права Человека, которые должны фигурировать в Преамбуле к Конституции наравне с Правом Изменять Жене, не подвергаясь угрозе быть сфотографированным папарацци, Правом Спать с Проститутками, Правом Курить в Самолете и Пить Виски в Телевизионной Студии, Правом Заниматься Любовью Без Презерватива с Теми, Кто Готов Разделить с Тобой Риск, Правом Достойно Умереть, если Ты Болен Неизлечимой Мучительной Болезнью, Правом Перекусывать между Приемами Пищи, Правом Не Есть Пять Ежедневных Овощей и Фруктов, Правом Переспать с Шестнадцатилетней, Желающей Того Же, не опасаясь, что пять лет спустя она подаст на тебя в суд за совращение малолетней… Мне продолжить?

Фредерик Бегбедер (не люблю его, но цитата хорошая)

https://t.me/niemandswasser/34085

Это прекрасно

https://moskvichmag.ru/gorod/posmotrite-kakoj-byla-by-moskva-esli-by-sovetskij-monumentalizm-dostig-kulminatsii/?fbclid=IwAR1B0Bv3YaiALZScuCkZ-LgrpBg3n8tZg85zeP9295U_IKhQtfUTG90D-po

Листая на досуге доступные номера Political Theory, никак не ожидаешь обнаружить среди тематически выверенных текстов статью, посвящённую политико-философской интерпретации «Приглашения на казнь». И тем не менее, она там есть — что не может не радовать. Выверенно проходя по тонкому льду, на котором каждый поспешный шаг сулит падение в воды вульгарных прочтений и самодовольных интерпретаций, МакКарти изящно показывает, как у Набокова чтение становится политической добродетелью. Опираясь на особый этос чтения, Набоков создаёт в своих текстах образ хорошего читателя, который несёт явные импликации для мира политики, в котором каждый из нас вынужден себя находить. Об этом говорит не только красочный опыт Цинцинната, но и общий закон многих набоковских миров, сулящий нечто нехорошее тому, кто читает неверно (или неверно пишет). Судьбическое возмездие всегда выражается в возмездии более приземлённом (а как же иначе!). Последнее присуще узким замковым коридорам и томным американским коттеджам — стоит лишь, как наставлял сам Набоков, обращать внимание на детали, чтобы не упустить узоры на крыльях бабочки. В них — и дьявол, и Бог; в них — мир человека и мир всех людей сразу. Таковы набоковские политики чтения; из эстетической позиции следует позиция политическая, которая остаётся лишь частью целостного взгляда на жизнь, опосредованного магией слова.

Однако не думайте, что этими размышлениями исчерпывается статья; нет, в ней должное внимание уделяется множеству замечательных тем, достойных того, чтобы о них думали и читали. Уподобляясь Набокову в самом лучшем из смыслов, МакКарти степенно и детально разбирает самые разные темы.

Да, многие и так интуитивно понимают, что «Nabokov is clearly a liberal of some sort, but his is a peculiar sort», а некоторые даже помнят, чьим сыном он был. Но, согласитесь, всегда приятно прочесть, что об этом думает хороший интерпретатор-герменевт — и заодно вновь убедиться в силе литературы, способной рождать то самое интуитивное понимание неуловимой природы вещей.

https://www.jstor.org/stable/24571696?seq=1#metadata_info_tab_contents

​​Тату — поп-культура как идеологическое оружие

Иван Шаповалов, продюсер Тату, словно материализовался из пелевинского «Generation П». Везучий рекламщик эпохи быстрой коммерции, генерировавший идеологию под видом поп-культуры, оперируя томиком по истории философии и бонгом. Продюсер с мозгами политтехнолога и амбициями большого художника. В редких интервью он рассуждал о Б-ге, спасении от смерти с помощью любви и расширении сознания, пока песни его подопечных штурмовали всемирные чарты. «Продюсер создает свою реальность. Чем реальность эта очевиднее, тем сильнее продюсер», — говорил он в интервью.

Стереотипы о том, что продюсерские группы — пластмассовая подделка под культуру в корне не верны. Проект Тату продюсерский от начала до конца, однако он не потерял от этого ни грамма искренности и пробивной силы настоящего искусства. Напротив, закулисное управление группой позволило выйти за традиционные рамки развлекательных функций поп-музыки и привнести в нее большие смыслы.

Пронзительные, почти детские голоса татушек под холодную быструю электронику — музыкальное выражение сверхидеи, которую потеряла Россия с распадом СССР. Сверхидеи о тотально справедливом обществе, воплощением которого является образ ребенка с чистым незамутненным взглядом, наделенного чувством абсолютной справедливости. Символом этой справедливости в рамках Тату стала сценическая имитация запрещенной любови между участницами коллектива, вызвавшая бурю негодования взрослых и восторг детей. Идею коммунизма концептуально заменила любовь, фронт борьбы — души морально изувеченных капитализмом. Впрочем, как в любой поп-культурной борьбе с капитализмом, в посыле Тату кроется заведомое противоречие — призывая к борьбе девочки сами стали символом капитала, превратившись в самую коммерчески успешную российскую группу.

С самого основания проект «Тату» должен был стать революцией в поп-музыке. Первая же песня была посвящена бомбардировкам Югославии — такие темы в коммерческих девичьих поп-коллективах не поднимаются в принципе. Больная энергетика и провокационные сценические образы, недетские тексты и эпатажные клипы — все это выделяло Тату не только на российской, но и на мировой сцене. Главная акция Тату удалась Шаповалову на пике популярности группы в 2003-м, когда в разгар иракской кампании девочки выступили в популярном вечернем шоу канала NBC в майках «Хуй войне!». Но самая крутая акция так и не состоялась: в 2002-м на вручении премии «World Music Awards», где присутствовала мировая элита, в том числе представители королевских семей, Шаповалов планировал шоу Тату с настоящими автоматами. Он хотел, чтобы девочки с оружием в руках собрали драгоценности с первых рядов, которые затем планировалось передать в детские фонды.

Проект Тату совместил поп-музыку с чисто русским универсализмом, вселенскими чаяниями по изменению не меньше чем всего мира, которые так свойственны русской душе. Клип на песню «Нас не догонят» отсылает к образам русской революции. Две хрупкие девушки несутся через снежную бурю на огромном советском бензовозе, снося все на своем пути. Не знающая компромиссов детская красота и не знающая рамок, почти запрещенная любовь на фоне военной машины. Не случайно песня стала гимном Олимпиады-2014, масштабной манифестации путинской реставрации советского величия. Ленинское «догнать и перегнать» логично эволюционировало в «Нас не догонят!». Подобно русским революционерам, Тату делали первые шаги на коленках. Текст песни «Я сошла с ума» студентом ВГИКА. Музыку первых хитовых синглов сделал 17-летний Сергей Галоян. Самим девочкам на момент создания группы было 14 и 15 лет. Собрал группу детских психолог, рекламщик-самоучка Иван Шаповалов. Вспомните сцены из Брата, когда герой Бодрова из подручных средств делает оружие — точно подмеченный Балабановым русский метод борьбы, когда бомбы для революции делают с помощью лома и такой-то матери — так делалась и группа Тату, парадоксальным образом совместившая художественную бескомпромиссность и невиданный в истории российского шоу-бизнеса коммерческий успех.

И правильно все спросил https://t.me/postposttruth/6394

Дэвиду Фостеру Уоллесу, Мишелю Уэльбеку и даже Михаилу Елизарову сейчас стало обидно(

Ну ладно, Уоллесу с того света, скорее всего, плевать

https://t.me/superugle/2557

Листьев, говорите? Есть у меня и байка про Листьева.

Говорят, на вечере памяти Влада Листьева в 1995 году Александр Буйнов исполнил песню «Падают листья» с таким припевом: «Падают, падают, падают листья. Ну и что! Зато прозначней свет». Типа, хорошо что умер. Журналисты тут же раздули скандал, а певец был вынужден оправдываться, что ничего такого не имел в виду.

История гуглится и опубликована на помойных сайтах, но серьезных пруфов я найти не смог.

Но зато есть другое видео с вечера памяти Влада Листьева. Там Агата Кристи поет первую версию песни «Серое небо», которая заканчивается так:

«Ну и ладно, ладно!
Так тебе и надо! Так тебе и надо! Поделом тебе!
Поделом...»
https://www.youtube.com/watch?v=DRPixb03e0M

Странный был вечер, наверное.

Оказывается, Константин Богомолов ещё и поэт. Собак так подписала его в своём интервью с Литвиновой: театральный режиссёр, поэт.

Полез гуглить.

Нашёл сборник, который называется "Так говорил Богомолов"

И как же говорил Богомолов?

https://snob.ru/entry/182555/

Хуево говорил Богомолов. А институт поэзии в России уже давным давно девальвирован. Сегодня называть себя поэтом стыдно и нелепо (но мне, например, слово поэт нравится все ещё больше, чем политолог, поэтому из двух нелепостей лучше меньшая).

Владимир Александрович справедливо намекает, что Рада его заебала

Уважаемый господин Кепкен, мне кажется, вы пытаетесь о слишком сложной теме с очевидной гопнической прямотой.

Дело в том, что категорически и принципиально неправильно использовать понятия "нация" или "национальность" как синонимы понятий "народность" или "этничность"

Нация — это политическое образование. Она всегда вторична по отношению к государству как политической форме существования такой нации. И любая история служит способом легитимации такого образования, она включена в орбиту политического субъекта, который был сконструирован и создан.

Как писал Шмитт о "Левиафане" Гоббса: он был одновременно творением, механизмом и организмом. Творение здесь — самое интересное.

Я понимаю, советская привычка, но когда мы говорим о политическом, то лучше быть аккуратными со словами.

Нация и национальность обозначают исключительно политические связи. Включенность гражданской репрезентации человека в этот оборот общественного договора.

Именно поэтому формулировка "мы многонациональный народ РФ" кажется мне слегка странной. С точки зрения политической теории уж точно.

Мы все ещё не вырвались за пределы национальных государств как формы, в том смысле, в котором о них писали Чарльз Тилли или Самуэль Хантингтон. Мы все ещё не можем преодолеть саму конструкцию теории общественного договора, как своего рода онтологию нашей политической жизни. Гоббс превращается в Руссо или Канта и красной нитью проходит до Джона Ролза с Хабермасом или Агамбеном.

У Удмуртии или у Татарстана нет своей политической онтологии. Там не существует особого варианта общественного договора. Именно поэтому мы не можем говорить об удмуртской национальности. Об этничности или культуре — сколько влезет.

И именно поэтому же призывы к русскому национальному государству со стороны некоторых националистов звучат странно.

Довольно попсово это объяснено у Бенедикта Андерсона или Пола Джеймса.

Политическое — всегда одновременно и виртуальное, и реальное пространство.

А язык, культура, история и прочие чудесные нюансы включены в государственную орбиту. Это не вопрос противопоставлений, знаете ли.

https://t.me/RottenKepkenChannel/5725

Несколько прекрасных цитат в дополнение:

Поль Рикер "Политический парадокс" :

“Величайшая и неопровержимая идея теории Общественного Договора заключается в том, что политический организм рождается в результате некоего виртуального акта соглашения, которое следует рассматривать не как историческое событие, а лишь как перелом в сфере мышления

Александр Филиппов "Актуальность философии Гоббса" :

Гоббс не описывает реальнветсобытия, он почти не обращается к реальной истории, но он имеет в виду то,  что происходит в действительности… Политическая жизнь, социальность чревата естественным состоянием, из естественного состояния можно перейти в социальную жизнь, государство может возникнуть, разрушиться и возникнуть, завоевание может быть в какой-то период чуть ли не единственным способом образования новых государств. Все это возможно, потому что между естественным и искусственным нет радикальной цезуры, они суть изнаночные стороны друг друга…”

Поль Рикер в “Конфликте интерпретаций” пишет о государстве  Израиль следующее: “благодаря работе по перетолкованию собственных традиций Израиль обрел идентичность, которая сама является исторической: критические исследования показывают, что до перегруппировки кланов в
своего рода амфиктионию, следующую за их образованием, единства Израиля, вероятнее всего, не существовало. Только истолковывая собственную историю исторически, разрабатывая ее как живую традицию, Израиль смог спроецировать себя в прошлое как единый народ

Отдельно подчеркну, что не имел никаких намерений подвергать сомнению существование этнических групп или культур. Я завёл речь о концепте национальности, нации и сопутствующих. Это пост о понятиях в политической теории и призыв аккуратнее использовать такие понятия.

А, ну и в этом ключе меня формулировка "государствообразующий" и правда смущает. Довольно очевидно, что в логике общественного договора ВЕСЬ народ на территории является "государствообразующим" и конституирует таким образом свою цельность, становясь политической нацией.

Первый хороший материал Катабасии на моей памяти

https://t.me/zigpizhama/2529

Друзья делают прекрасный проект по прекрасной теме

Очень рекомендую сходить и послушать

https://t.me/midday_meadeating/313

Арт-проект "Конституция"

Американский концептуальный поэт Кеннет Голдсмит в 2003 году выпустил книжку "День", в которой использовал каждое слово, номер или знак препинания выпуска Нью-Йорк Таймс от 1 сентября 2000 года и скомпоновал эти символы в стихотворения.

В принципе, не то, чтобы ново, так делали те же дадаисты

Но в переаранжировке слов действительно можно обнаружить дополнительные грани

Я подумал, почему бы не превратить ныне переписываемую  Конституцию в базис для поэтического языка, применив те же технологии работы?

Собрать её по словам заново, не меняя их количество, не меняя грамматических форм этих слов.

Я попробовал и пока что вышел только один маленький текст. Не знаю, хватит ли меня на серию, но было бы интересно!

Вот, что у меня получилось:

человек и государство — равнозначны,
статья первая, обязанность: 
захват власти. 
суверенитет инвалидов,
земля детства — права отцовства
охраняются многопартийность, женщина, смертная казнь
и иные
формы собственности 
каждый имеет право на
принудительный труд
каждому гарантируется, 
что каждый будет подвергнут
опытам частной жизни 
внутренние республики, вопросы войны и культуры
запрещается выезжать за пределы 
мысли

У Агамбена нету призыва методично игнорировать некие установленные Властью экстренные законы — речь идёт лишь об их грустном осмеянии. Действительно, выглядит абсурдным и даже извращённо забавным негласный панический запрет на объятия и приветствия (звучащий теперь всё громче), выглядит отвратительным негласное самоуничижение свободы перед лицом смерти. В тексте выше автор вспоминает замечательное эсссе Бланшо «Литература и право на смерть»; мы уже делились с вами цитатами из него. Не грех поделиться вновь:

«Если решиться определить в литературе движение, позволяющее ощутить всю ее двусмысленность, — то вот оно: литература, как обыденная речь, начинает с конца, ибо только конец позволяет что-то понять. Чтобы говорить, нам надо видеть смерть, видеть ее позади нас. Говоря, мы опираемся на надгробие, и пустота за надгробием и есть то, что составляет истинность речи, но в то же время пустота и есть реальность, а смерть обретает бытие. Бытие — то есть истина, логичная и выразимая, — и мир существуют лишь потому, что мы способны все разрушить и поставить существование под вопрос. В силу этого мы и можем говорить: бытие существует, так как существует небытие; смерть - это дарованная человеку возможность, его шанс, через нее нам доступно грядущее конечного мира; смерть для людей - самая главная надежда, их единственная надежда быть людьми. Вот почему их по-настоящему тревожит лишь существование, как правильно показал Эмманюэль Левинас; их страх перед существованием вызван не смертью, способной положить ему конец, а тем, что оно исключает смерть, присутствует за смертью, присутствует на дне отсутствия, неумолимым днем, над которым восходят и заходят все другие дни. И возможность умереть, конечно, волнует нас. Но почему? — А потому, что мы, умирая, покидаем одновременно и мир, и смерть. Таков парадокс последнего часа. Смерть вместе с нами производит в мире свою работу: это она очеловечивает природу, возводит существование к бытию; она — самое человечное, что есть в нас самих; только в мире она — смерть, человек знает о ней потому, что он — человек, и он — человек потому, что в нем происходит становление смерти. Но умереть — это разрушить мир, это лишиться человека, уничтожить бытие и, значит, лишиться и смерти, лишиться того, что делало ее смертью вообще и для меня. Пока я живу — я смертен, но стоит мне умереть, и, перестав быть человеком, я перестаю также быть смертным, перестаю быть способным умереть, и приближающаяся смерть приводит меня в ужас, потому что я вижу ее такой, какая она есть: уже не смерть, а невозможность умереть».

Дед умер. Пиздец.

Вампызда