
Притом, дама был такая вся буржуа-буржуа-буржуа - с бесчисленными костюмами от Шанель, золотыми очками Картье на цепочке с камешками по цене крыла от самолета, мопсом (или болонкой, уже не помню) и очень пафосным домом на берегу, в котором было какое-то нечеловеческое количество марокканских подушек, разбросанных на диванах, креслах, подоконниках и ковре в гостиной (ну вот не знаю почему я именно подушки запомнила )
Да, еще она ездила на кофейном Росл-Ройсе кабриолете какого-то мохнатого года выпуска.
При этом у нее был явно перебит нос.
Ну то есть, десяток-другой пластик - а они там были - этот изъян конечно сгладили, но не убрали окончательно.
Когда мы сошлись настолько, что об этом удобно стало спросить, я спросила, ожидая историю про какую-нибудь автокатастрофу на Лазурном берегу или любовника-корсиканца.
Фиг вам.
Вернее, фиг мне.
- Это был май 1968 - мечтательно жмурясь произнесла мадам - сломанный нос и два выбитых зуба. Я прокусила полицейскому руку.
Это я к чему, собственно.
Исключительно к причитаниями некоторых впечатлительных особей о том, что милые городские дети, что бузили нынче на Тверской, вырастут и сделают революцию.
Не сделают.
Революцию делают пьяные матросы и крестьяне, пошедшие жечь барина.
И за ними конечно надо приглядывать.
Но если кто из них и был в субботу на Тверской, то исключительно с нагайками.
Или в форме ОМОНа