Просто сидеть. Так просто сидеть.

Я сижу с войной. С войной внутри. С войной снаружи. С войной, ещё не начавшейся, с войной, которая, возможно, так никогда и не начнётся, с войной, медленно тлеющей уже восемь лет, с войной пылающей тысячу лет, с войной, порождённой страстью Париса, высокомерием Дурьодханы, завистью Каина, гордостью Люцифера, ненавистью Урана, коварством Локи, жадностью Вритры, страхом Кроноса, страхом Кроноса, страхом Кроноса. Всё ведь началось с него. Война началась с него. Или раньше? Было ли что-то раньше? Я сижу со страхом Бога прошлого перед Богом будущего. Я сижу с войной, зародившейся вместе с жизнью на этой планете.

Я сижу с жизнью. С жизнью внутри. С жизнью снаружи. В тот самый момент, как здесь появилась жизнь, вместе с ней появился и голод. Жизнь голодна, она занята поиском еды, она всегда в поиске еды. Ей нечего есть, кроме себя самой. Жизнь рвёт зубами мякоть жизни, жадно проглатывает, урча, переваривает – ищет новую жизнь, чтобы снова проглотить её.
Жизнь будущего питается жизнью прошлого. Бог будущего питается Богом прошлого. Бог прошлого питается страхом смерти. Своей смерти. Своей. Своей.

Страх смерти родился вместе со мной. Если есть я, то есть и моё. Есть моя жизнь. Моя жизнь отличается от твоей. Даже если ты, это я в прошлом. Страх смерти родился вместе с любовью. Любовь родилась в тот же момент, когда одно породило два, когда Бог увидел себя в зеркале и влюбился. Он влюбился и тут же испугался потерять себя, ибо если есть я, то есть и моё. Если есть моё, я могу это потерять. Потерять себя. Себя. Себя. Самого своего.

Я сижу с человеком. С человеком внутри. С человеком снаружи. Человек голоден. Ибо живой. Он всегда алчет. Алчет еды, алчет воды, воздуха и пространства. Человек алчет свободы и безопасности одновременно, одиночества и общества одновременно, близости и независимости одновременно. Одновременно. Одновременно.

Одновременно человек алчет власти, богатства, славы. Одновременно с этим он алчет забвения. Он алчет бедности, чтобы не бояться потерять. Он алчет одиночества, чтобы не бояться потерять. Потерять общество. Человек алчет знания, чтобы быть уверенным. Чтобы не бояться. Человек хочет, чтобы ему сказали. “Ну как всё на самом деле? Ну скажите мне! Я хочу знать!” – Кричит человек изнемогая. Человек алчет забытья, алчет сна, алчет растворения, ибо понимает, что не может получить знания. Знания всего. Такого знания, чтобы не бояться. Чтобы уж никогда больше не бояться. Никогда. Никогда. Но человек не дурак, он понимает, что никогда, никогда он такого знания не получит. Человек понимает, что сомнения – это и есть человек. Поэтому, так часто человек жаждет забвения.

Человек алчет зеркала. Человек хочет быть увиденным. Но человек страшится быть обнаруженным. Человек хочет встретиться с человеком. Человек понимает, что человек человеку человек.

Человек алчет наготы, но страшится своей обнажённости. Хочет одеться, хочет раздеться, хочет одеться, раздеться. Человек алчет жизни и смерти, алчет бесконечности и конца, алчет бытия и небытия. Одновременно. Человек хочет воплотиться; он хочет никогда, никогда, никогда больше не рождаться. Здесь. Особенно здесь, но лучше вообще нигде. Но одновременно с этим, он хочет жить вечно. Человек хочет продолжения. “Ну что там дальше?” – Спрашивает человек. Человек хочет продолжаться сам. Сам. Сам.

Человек будущего питается человеком прошлого. Человек прошлого питается страхом своей смерти. Своей. Своей. Человек – это существо времени. Человек – это существо всеми силами пытающееся выбраться из времени. Но человек – это существо времени.

Я сижу со стеной. Со стеной внутри. Со стеной снаружи. У стены зеркальная поверхность, она отражает человека. Всего лишь человека. Стена отражает жизнь, стена отражает Бога, стена отражает вселенную. У меня есть зеркало – вот же оно.

Просто сидеть. Так просто сидеть. Я сижу со вселенной. Вселенная светится.

~ Валерий Веряскин

Разочарование в духовности не только неизбежно, но и необходимо. Хотя бы для того, чтобы лишить ее гламура. Ваша духовная жизнь начнется по настоящему тогда, когда вас перестанет пугать страх повторного в нее погружения. Когда вы поваляетесь на диванчике цинизма.

Уйдет из жизни большинство книг, а в тех, что останутся, вы будите чувствовать своих старых друзей, не нуждающихся в просмотре. Разве что страничку или пару в месяц.

Исчезнет большинство из практик, а с теми, что останутся вы будите чувствовать себя очень естественно. Как в любимых джинсах и футболке, которые можно носить не снимая.

Исчезнет большинство ваших духовных стремлений, а те немногие, что останутся, будут восприниматься в меньшей степени в качестве устремлений, а в большей как непринужденное дыхание. Хорошо в начале, середине и конце.

Не будет больше необходимости избегать то, что считалось бездуховным. Бездуховность перестанет быть кормушкой духовных надо и должен. Вина за лишние калории или плохие новости заменится доброжелательным наблюдением, не создающим проблем из подобных послаблений. Когда мы едим или читаем черт знает что, из этого не будет создаваться проблема, осознанно мы это делаем или нет.

Какой бы дисциплиной мы не стали заниматься, она не будет проистекать только из одного нашего аспекта, господствующего над другими. А от сущностного и сердечного восприятия того, что необходимо. Может показаться, что мы становимся ленивее, чем раньше. Но, на самом деле, мы делаем гораздо больше, поскольку перестаем воевать сами с собой. Вместо войны со своими слабостями, мы переносим их в свое сердце. Вместо того, чтобы избавляться от тех качеств, которые нам не нравятся, мы развиваем лучшее к ним отношение.

Нашим путем в большей степени становится близость, а не трансценденция.

Поиск уступает место живой и глубокой жизни. Вопросы все еще возникают, но требуют чего-то более реального, чем простые ответы. Сонастройка на Реальность становится опорой, а не целью. Детали перестают быть простыми деталями. Сосредоточенность на том, что может быть, уступает место вниманию на том, что есть сейчас. То есть надежда (ностальгия по будущему) заменяется верой (радикальной верой в сейчас).

Мы можем казаться более эгоистичным, но наш эгоизм не будет стоять на пути. Наше стремление к полному пробуждению сохраниться, за вычетом отчаяния и амбиций, которое его раньше окрашивали. Там, где мы раньше торопились и спешили, теперь не будет толкотни и суеты. Будет простое принятие того факта, что мы уже привязаны к буксировочному тросу. Даже если мы и отклонимся от Пути, все равно останемся на нем.

Жизнь после духовности — начало подлинной духовности. Без фейерверков, аплодисментов, похлопываний по плечу. Без необходимости представлять из себя человека духовного. Это начало личного НИКТО. Причем не в понимании уничтожения, а в виде откровения. Это — обнаженность живого открытия и начало настоящей индивидуальности. Повседневный КТО-ТО — сосредоточенная на «я» индивидуальность, уступает место НИКТО, в котором, при хорошем уходе, создается пространство для аутентичной самости. Или индивидуальности сосредоточенной на Бытии.

Мы идем от поверхностности к глубине, а затем возрождаемся глубоко поверхностными.

Мы идем от поверхностности вверх и вглубь, осознавая при этом, что приходит и уходит «я», а мы остаемся. Жизнь после духовности довольно парадоксальное дело. Никто, кто-то, ничего, все, движение, покой — всего лишь противоположности ума. В реальности они не только не отделимы, но и нераздельны с тем, кто их осознает.

На каждый возникающей здесь воспрос ответом будет молчание. Молчание — ответ. Иными словами ВСЕ — сообщает ответ. Ничто не нуждается в объяснении, все открыто. Вне знания, Мудрость; вне парадокса, истина «я»; Бытие вне «я»; Все вне всего. Здесь мои слова начинают отталкиваться друг от друга, а смысл уступает место туману смеха. Если бы у меня было умение передавать пространство между слов. Если бы у меня было умение выражать то, что словами не выразимо. Чуть больше смеха.

Жизнь после духовности посвящена тому ЧТО-ДЕЙСТВИТЕЛЬНО-ВАЖНО.

Все что происходит — практика. В каждой ситуации — возможность. Учитель повсюду. Нет свободы от нашей свободы. Уходит пена ума, пробуждая и освобождая тело, землю, выпуская душу, распутывая все наши мечты. Раскрывая нас к тому, для чего мы пришли в этот мир и кем в нем являемся.

Жизнь после духовности — постоянное умирание. Уже не страшно восставать из пепла. Это в порядке вещей. Здесь тысячи скорбей и тысячи радостей смешиваются в беспрецендентную песню, с бесконечными нотами, а мы превращаемся в звучащую музыку. В одно мгновенье вмещающее все мгновенья.

~ Роберт Аугустус Мастерс

Там, где много гнева, там сильна боль.

За сильной болью скрываются труднопереносимые переживания.

Там, где много рассуждений, там заморожены чувства.
Там, где заморожены чувства, там много страха, стыда и обиды.

Там, где много действий, там присутствует страх остановки.
С остановкой может прийти бессмысленность движения и пустота.

Там, где много правил, там ярко недоверие собственным чувствам.
За недоверием к чувствам скрывается боязнь своей спонтанности.

Там, где ищут авторитетов, там велик опыт отверженности.
Когда велик опыт отверженности, очень хочется получать одобрение.

Там, где много говорят про другого, там сложно фокусироваться на себе.
Когда сложно фокусироваться на себе, там много стыда.

Там, где сильна тяга к достижениям, там много тревоги за будущее.
Там, где много тревоги за будущее, там живет прошлое и исчезает настоящее.

Там, где надета маска безразличия, там много разочарования.
За разочарованием прячется желание нежности и тепла.
Там, где убегают от контакта, там сильно внутреннее давление.

Когда сильно внутреннее давление, появляется побуждение к агрессивным действиям.
Там, где много критики, там живет желание изменить мир.
За желанием изменить мир таится неготовность принять свое место в нем.    

А. Рыжов