Прямо у входа Горбачева ждет агрессивно настроенная толпа. Он продирается сквозь людей, бросающих ему в лицо оскорбления, точно сквозь строй шпицрутенов.
Центральное телевидение транслирует в прямом эфире его выступление, более похожее на публичную порку.
Стоя на трибуне, Горбачев запинается, бормочет что-то несвязное. А Ельцин еще и прерывает его на полуслове — так же, как в 1987 году обрывал его во время пленума Горбачев, только теперь это выглядит намного жестче и унизительной.
Он требует, чтобы Горбачев публично утвердил все указы, изданные российской властью за три августовских дня. Это и передача под юрисдикцию РСФСР всех союзных министерств и ведомств, и принятие на себя Ельциным полномочий верховного главнокомандующего.
«Борис Николаевич, — чуть не плачет Горбачев. — Мы же не договаривались все сразу выдавать, все секреты».
Этих указов он даже не читал, но Ельцин под крики и аплодисменты депутатов с хамской усмешкой вручает ему весь пакет документов. «Ознакомьтесь прямо здесь, на трибуне».
Но на ознакомление у Горбачева просто не остается времени. Ельцин — вот уж демократ, так демократ — заставляет его вслух зачитывать какую-то стенограмму заседания союзного правительства, где говорится о поддержке ГКЧП.
Через несколько минут он вновь обрывает президента СССР, поскольку получил отмашку от Попова о захвате зданий ЦК КПСС:
«Товарищи, для разрядки. Разрешите подписать указ о приостановлении деятельности российской компартии».
Под бурные овации зала Ельцин ставит свой размашистый автограф, нисколько не обращая внимания на жалкого, раздавленного Горбачева, который лишь испуганно повторяет: «Борис Николаич… Борис Николаич…»
Горбачев пытается еще что-то возразить — дескать не демократично преследовать людей за их убеждения, плюрализм мнений, все такое, — но Ельцина уже не остановить. Как танк, прет он без разбора вперед, добивая бывшего своего соперника. На глазах у зала, телезрителей он демонстративно подписывает Указ о приостановке деятельности КПСС.
— Указ вступает в силу с момента подписания.
Это был час его торжества, расплата, но еще не последняя, за октябрьский Пленум, за XIX партконференцию, за унижения. Ельцин торжествовал, но вряд ли понимал, что в эти минуты подписывает приговор и себе.
До Горбачева еще толком не дошло, что, собственно, произошло, он вяло пытается с трибуны протестовать, дескать, эта акция может вызвать волну антикоммунистической истерии, что было бы опасно и несправедливо. Ельцин машет рукой: полно тебе, Михаил Сергеевич. Кто-то из депутатов прорывается к микрофону и истерически кричит, что всех «коммунистов надо метлой из страны убрать».
Горбачев пытается урезонить его:
— До подобных предложений даже больной мозг Сталина не додумался, подобные призывы свидетельствуют, что у вас «крыша поехала». Вы что, собираетесь выгнать из страны 18 миллионов коммунистов, а с семьями — 50 — 70 миллионов человек? Если называете себя демократами, так будьте ими!
Поверженный Горбачев, красный от стыда, сходит с трибуны. Он пытается уйти, но Ельцин зовет его к себе в кабинет — поговорить с глазу на глаз, окончательно отправить в нокаут.
«Это как пойманную мышку кот гоняет: намял ей бока, уже с нее течет, а он все не хочет съедать, а хочет поиздеваться», — вспоминал отставной генсек об этих августовских унижениях по прошествии десятка лет.
Деятельность компартии на территории РСФСР была запрещена. Все партийное имущество передавалось советам народных депутатов.
Видя такое дело, Горбачев был вынужден добровольно сложить с себя полномочия генсека и призвать членов ЦК к самороспуску. Формально он остается еще президентом СССР, но власть его сокращается с каждым днем, точно шагреневая кожа
Александр Костин «ЗАГОВОР ГОРБАЧЕВА И ЕЛЬЦИНА: КТО СТОЯЛ ЗА ХОЗЯЕВАМИ КРЕМЛЯ?»
