Славой Жижек
В защиту инцелов
Многие политкорректные феминистки агрессивно отвергают Фрейда и психоанализ в целом как устаревшие. Меня самого недавно, во время визита в Австрию, обвинили за то, что я — старый белый человек, который за последние 30 лет не прочел ни одной книги. Но то, что они на самом деле творят, так это отрицают главное открытие Фрейда о расколотом или разделенном субъекте и бессознательном — то, что люди в целом не знают, чего они хотят и не хотят того, чего они желают.
Именно поэтому явно выраженного свободного согласия обоих партнеров на сексуальный контакт недостаточно для того, чтобы предотвратить насилие. То, что здесь игнорируется — это насилие, имманентно связанное с сексом; секс «сам по себе» не является сферой радостных удовольствий, искаженных извне отношениями господства и насилия, садомазохистский компонент является его составной частью.
В колонке для «Гардиан» Ева Вайзман ссылается на один сюжет, описанный в серии подкастов Джона Ронсона «Эффект бабочки», посвященный рискам просмотра интернет-порно. «На съемочной площадке порнофильма актер потерял свою эрекцию в середине сцены — чтобы ее вернуть обратно, он отвернулся от женщины, лежащей под ним голой, схватил телефон и открыл „Порнхаб“. Это показалось мне слегка апокалиптичным». Она приходит к выводу: «Что-то определенно сгнило в мире секса».
Согласен, но я бы добавил сюда урок психоанализа: нечто «гнилое» является конститутивным для мира секса, человеческая сексуальность сама по себе извращена, подвержена садомазохистским извращениям и, в частности, смешению реальности и фантазии. Даже когда я нахожусь наедине с партнером, мое сексуальное взаимодействие с ним неразрывно переплетается с моими фантазиями, т. е. каждое сексуальное взаимодействие потенциально структурировано как «мастурбация с реальным партнером» — я использую плоть и тело моего партнера как опору для запуска/воплощения моих фантазий. Невозможно устранить этот разрыв между реальным телом моего партнера и миром фантазий, ссылаясь на деформации, вызываемые патриархатом и социальным господством или эксплуатацией — этот разрыв существует здесь с самого начала.
В декабре 2016 года, узнав о скоропостижной смерти Кэрри Фишер, Стив Мартин написал в твиттере: «Когда я был молодым, Кэрри Фишер была самым красивым существом, которое я когда-либо видел. Она оказалась остроумной и яркой». Произошла мгновенная реакция — Мартин был обвинен в «объективации» Фишер, в том, что он сосредоточился на ее физическом облике, а не на ее способностях или ее влиянии — ответил один из пользователей Twitter: «Я думаю, что она претендовала на нечто большее, чем просто быть красивой. Как ты хочешь, чтобы тебя запомнили?» В результате Мартин удалил свой твит. Обвинение кажется мне нелепым, так как Мартин явно признает свое увлечение красотой Фишер на первых встречах, а затем сразу же переходит к тому, что она «остроумная и яркая» — вся суть его твита в том, что она БОЛЬШЕ, чем просто красива. Однако важнее то, что в нашем (да и в любом) обществе существуют исторически сложившиеся представления о красоте, и то, что женщина (или мужчина!) превосходно подходит по этим критериям, его отмечают как красивого или (что, конечно, не всегда одно и то же) сексуально привлекательного человека.
Запретить под данным предлогом любые подобные разговоры означает запретить не только «объективацию», но и сексуальность как таковую. Таким образом, печальная травма тех, кто «уродлив» и с трудом находит привлекательных сексуальных партнеров, не только не разрешается, но и попросту игнорируется, и таким образом продолжает свою скрытую работу, которая может привести к всевозможным вспышкам зависти, фрустрации и т. д. Инцелы здесь гораздо честнее: они открыто признают свое уродство и пытаются разыграть его в качестве положительной черты.
life.spectator.co.uk