Добрый день, зумеры!
Size: a a a
2020 March 20
"Он принадлежал к среде и культуре, от которой практически ничего не осталось. Промежуточный мир между угасшим Серебряным веком и так и не начавшимся Бронзовым. Мера непонимания Лимонова это мера непонимания ничего — в искусстве и политике". Александр Дугин, газета "Завтра"
У философа растений Майкла Мардера в текущем месяце выходит вот такая вот книжка. «Политическое рассматривается здесь не через единое понятие, но через семью категорий, которые оставляют место для новых, множественных и зачастую антагонистических идей о государстве, народе, суверенитете и власти». Описывая свою мотивацию к созданию этой книги Мардер в колонке на Philosophical Salon пишет: «Для начала я хотел очертить определяющие свойства политики перед лицом неолиберального штурма, который целенаправленно и систематично объединил эту область человеческой деятельности с экономикой. Второй мотив возник в той мере, в какой разворачивался аргумент книги: желание вернуть политический опыт, а точнее, политику в ее институциональных и революционных, формальных и неформальных вариациях. Вкратце говоря, я стремилась развить феноменологию res publica, к которой относятся все политические вещи, и даже те, которые обычно выходят за рамки собственно политической сферы». Короче, еще одним республиканцем больше.
Джорджо Агамбен
Разъяснения
Страх — плохой советчик, но он показывает много вещей, которые, как кажется, не видят. Проблема не в том, чтобы высказывать мнения о тяжести эпидемии, а в том, чтобы спрашивать об этических и политических ее последствиях. Первое, что явно показывает парализовавшая страну волна паники, это то, что наше общество больше не верит ни во что, кроме голой жизни. Очевидно, что итальянцы склонны жертвовать практически всем — нормальными условиями жизни, социальными отношениями, работой, даже дружбой, привязанностями, религиозными и политическими убеждениями — из страха заболеть. Голая жизнь — и опасность ее потерять — это не то, что объединяет людей, а то, что заставляет их закрывать глаза и разделяет их. Другие, как и в романе Алессандро Мандзони о чуме, теперь рассматриваются исключительно как возможные распространители чумы, которых нужно любой ценой избегать и от которых нужно держать себя на расстоянии не менее метра. Мертвые — наши мертвые — не имеют права на похороны, и неясно, что произойдет с телами наших близких. Ближнего отменили, и любопытно, что церковь хранит молчание по этому поводу. Какими станут межчеловеческие отношения в стране, которая привыкла жить таким образом, и кто знает, как долго? И что это за общество, которое не имеет больше никаких ценностей, кроме выживания?
Другое, не менее тревожное, чем первое, что вызвала эпидемия, — это то, что чрезвычайное положение, к которому власти привыкли в течение некоторого времени, на самом деле стало нормой. Случались куда более серьезные эпидемии, но никому никогда не приходило в голову, чтобы объявить чрезвычайное положение, подобное нынешнему, которое не позволяет нам даже сдвинуться с места. Люди настолько привыкли жить в условиях вечного кризиса и вечного чрезвычайного положения, что, похоже, не замечают, что их жизнь сведена к чисто биологическому состоянию и лишилась не только всех социальных и политических свойств, но и человеческих и эмоциональных. Общество, живущее в условиях многолетнего чрезвычайного положения, не может быть свободным обществом. На самом деле мы живем в обществе, которое пожертвовало свободой ради так называемых соображений безопасности и поэтому обрекло себя на жизнь в вечном состоянии страха и незащищенности.
Неудивительно, что говорят о войне с вирусом. Чрезвычайные меры фактически обязывают нас жить в условиях комендантского часа. Но война с невидимым врагом, который может таиться в любом человеке, является самой абсурдной из войн. На самом деле это гражданская война. Враг не снаружи, он внутри нас.
Беспокоит не столько настоящее или не только настоящее, сколько то, что придет потом. Точно так же как войны оставили в наследство миру целую серию неблагоприятных технологий — от колючей проволоки до атомных электростанций, — так же весьма вероятно, что и после экспериментов в области здравоохранения, которые до этого властям не удавалось проводить в реальности, они сделают все, чтобы университеты и школы закрылись раз и навсегда, чтобы преподавание велось только в интернете, чтобы мы перестали встречаться и разговаривать о политике или культуре и обменивались только цифровыми сообщениями, чтобы везде, где это было возможно, машины заменяли любой контакт — любую заразу — между людьми.
17.03.2020, itself.blog
Разъяснения
Страх — плохой советчик, но он показывает много вещей, которые, как кажется, не видят. Проблема не в том, чтобы высказывать мнения о тяжести эпидемии, а в том, чтобы спрашивать об этических и политических ее последствиях. Первое, что явно показывает парализовавшая страну волна паники, это то, что наше общество больше не верит ни во что, кроме голой жизни. Очевидно, что итальянцы склонны жертвовать практически всем — нормальными условиями жизни, социальными отношениями, работой, даже дружбой, привязанностями, религиозными и политическими убеждениями — из страха заболеть. Голая жизнь — и опасность ее потерять — это не то, что объединяет людей, а то, что заставляет их закрывать глаза и разделяет их. Другие, как и в романе Алессандро Мандзони о чуме, теперь рассматриваются исключительно как возможные распространители чумы, которых нужно любой ценой избегать и от которых нужно держать себя на расстоянии не менее метра. Мертвые — наши мертвые — не имеют права на похороны, и неясно, что произойдет с телами наших близких. Ближнего отменили, и любопытно, что церковь хранит молчание по этому поводу. Какими станут межчеловеческие отношения в стране, которая привыкла жить таким образом, и кто знает, как долго? И что это за общество, которое не имеет больше никаких ценностей, кроме выживания?
Другое, не менее тревожное, чем первое, что вызвала эпидемия, — это то, что чрезвычайное положение, к которому власти привыкли в течение некоторого времени, на самом деле стало нормой. Случались куда более серьезные эпидемии, но никому никогда не приходило в голову, чтобы объявить чрезвычайное положение, подобное нынешнему, которое не позволяет нам даже сдвинуться с места. Люди настолько привыкли жить в условиях вечного кризиса и вечного чрезвычайного положения, что, похоже, не замечают, что их жизнь сведена к чисто биологическому состоянию и лишилась не только всех социальных и политических свойств, но и человеческих и эмоциональных. Общество, живущее в условиях многолетнего чрезвычайного положения, не может быть свободным обществом. На самом деле мы живем в обществе, которое пожертвовало свободой ради так называемых соображений безопасности и поэтому обрекло себя на жизнь в вечном состоянии страха и незащищенности.
Неудивительно, что говорят о войне с вирусом. Чрезвычайные меры фактически обязывают нас жить в условиях комендантского часа. Но война с невидимым врагом, который может таиться в любом человеке, является самой абсурдной из войн. На самом деле это гражданская война. Враг не снаружи, он внутри нас.
Беспокоит не столько настоящее или не только настоящее, сколько то, что придет потом. Точно так же как войны оставили в наследство миру целую серию неблагоприятных технологий — от колючей проволоки до атомных электростанций, — так же весьма вероятно, что и после экспериментов в области здравоохранения, которые до этого властям не удавалось проводить в реальности, они сделают все, чтобы университеты и школы закрылись раз и навсегда, чтобы преподавание велось только в интернете, чтобы мы перестали встречаться и разговаривать о политике или культуре и обменивались только цифровыми сообщениями, чтобы везде, где это было возможно, машины заменяли любой контакт — любую заразу — между людьми.
17.03.2020, itself.blog
Новости коротко
Продолжается международный парад великих мыслителей с репликами про коронавирус. Джудит Батлер подготовила для Verso колонку о том, что Трамп плохой, Сандерс всё, а кругом коронавирус (перевод тут).
Жижек, после того как в PhilosophicalSalon зафиксировал первый цикл реплик о коронавирусе, пошел на второй заход. Теперь уже он сам признается, что ночью толком не спит, боится вируса, и продолжает ругать Агамбена, что тот видит «голую жизнь» там, где налицо негативная солидарность трудящихся (перевод).
А между тем под шумок эпидемии и перехода на удаленку некая экспертная комиссия под руководством доцента Ивана Болдырева втихаря исключила ряд философских журналов из списка, за публикацию в которых сотрудникам ВШЭ полагается премия. Кроме «Эпистемологии и философии науки» в их числе и философско-литературный журнал «Логос». Потому что этот журнал не международный, не рецензируемый и вообще не нужен никому. Зато в списке остались альманах с крайне неоднозначной репутацией «Ab Imperio» и «Горизонт».
Изгнанная из ВШЭ за профнепригодность феминистка Дарья Серенко, не прошло и полгода как начала кампанию мести своим бывшим работодателям. Пока в твиттере.
Продолжается международный парад великих мыслителей с репликами про коронавирус. Джудит Батлер подготовила для Verso колонку о том, что Трамп плохой, Сандерс всё, а кругом коронавирус (перевод тут).
Жижек, после того как в PhilosophicalSalon зафиксировал первый цикл реплик о коронавирусе, пошел на второй заход. Теперь уже он сам признается, что ночью толком не спит, боится вируса, и продолжает ругать Агамбена, что тот видит «голую жизнь» там, где налицо негативная солидарность трудящихся (перевод).
А между тем под шумок эпидемии и перехода на удаленку некая экспертная комиссия под руководством доцента Ивана Болдырева втихаря исключила ряд философских журналов из списка, за публикацию в которых сотрудникам ВШЭ полагается премия. Кроме «Эпистемологии и философии науки» в их числе и философско-литературный журнал «Логос». Потому что этот журнал не международный, не рецензируемый и вообще не нужен никому. Зато в списке остались альманах с крайне неоднозначной репутацией «Ab Imperio» и «Горизонт».
Изгнанная из ВШЭ за профнепригодность феминистка Дарья Серенко, не прошло и полгода как начала кампанию мести своим бывшим работодателям. Пока в твиттере.
2020 March 21
С Днем рождения товарища Жижека поздравляют Иван Бражкин и Зина Исупова картиной «Славой Жижек обнимается с товарищем Сталиным на фоне работы Врубеля на Берлинской стене», х/м, 2016
NYRB хоронит Сандерса, пишет про книжку Шошанны Зубофф о капитализме надзора (уже все написали, а НУРБ как всегда), про свежую книгу об Айн Рэнд и культуре стяжательства, и еще есть рецензия на сериал «Хранители».
«Гэри Дж. Шипли исследует интенсивности своего кропотливо сконструированного, искусственного безумия с философской и литературной элегантностью, которая является поистине исключительной. Это книга, которая, очевидно справляется со своей главной задачей — сделать Бодрирйяра снова необходимым», — Ник Ланд.
2020 March 22
Мэри Бирд
Коронавирус: пять вопросов
Я не считаю, что с текущим кризисом все понятно. С эпидемиями шутки плохи. Но есть разные вопросы, которые, кажется, никто не ставит, не говоря уже о том, чтобы на них ответить. И я даже не о штабелях туалетной бумаги, я никогда не понимала этого феномена — ерунда для подтирания задницы, которую можно легко раздобыть, пусть она будет не такой мягкой, как специально произведенный продукт. (Старые газеты отлично подойдут…)
Первое: сколько людей на самом деле уже подхватили вирус? Подтвержденные случаи, кривые оценки которые ползут то вверх, то вниз, являются результатом тестирования очень немногих людей (не тех, у кого есть симптомы, но тех, кто был в определенных точках распространения вируса, или тех, кто имел непосредственный контакт с зараженными, или тех — я подозреваю — кто является политиком, футбольным тренером или знаменитостью). Сегодня, если вы обычный человек у которого неприятный сухой кашель и высокая температура, вам скажут оставаться дома, вместо того, чтобы провериться. В результате, несмотря на то, что мы можем видеть направление движения кривой числа случаев заражения (вверх), мы понятия не имеем о реальном числе случаев. А это значит, что многие, кто заразился вирусом лишь в относительно слабой форме, не знают, заразились ли он на самом деле (возможно, это что-то похожее на грипп).
И от этого зависит ответ на мой второй вопрос, а именно: как дела у инфицированных и выздоровевших? Если предположить, что у них теперь есть иммунитет (верно?), что они должны делать? Они должны помогать пожилым соседям, или есть в полупустых ресторанах, чтобы сохранить их бизнес… или протянуть руку помощи авиакомпаниям, купив куда-нибудь билет, где еще принимают международные рейсы? Насколько я вижу, выздоровевшим ничего не говорят.
Но есть еще кое-что, о чем я хочу спросить.
Третье: что это за разговоры о том, чтобы руководствоваться «наукой» (позиция Доминика Каммингса, как я ее понимаю)? Не лучше ли было бы, если бы власти и ученые советники, которые обычно говорят прямо (и которых я предпочитаю), снизошли бы до нас и сказали — что наверняка правда — что существуют разные мнения о том, что в сложившихся обстоятельствах предлагает «наука». Все те страны, которые применяли совершенно разные подходы к борьбе с вирусом, не игнорировали «науку», они интерпретировали ее советы по-разному. Мы пока не знаем, кто прав.
Четвертое: кто придумал использовать термин «коллективный иммунитет " (herd immunity)? Возможно, что это известный научный термин. Но, если оставить в стороне величие стратегии коллективного иммунитета (которую я недостаточно хорошо знаю, чтобы ее комментировать), то насколько вероятно, что все общество готово выступить за стратегию, которая, как кажется, относится к нему как к стаду коров на бойне? Не лучше ли было бы что-то вроде «коллективного сопротивления»?
Пятое: откуда взялась мысль, что люди старше семидесяти либо живут одни, либо вместе с другими семидесятилетними? Возможно это так для некоторых, а может и для большинства. Но как насчет тех из нас, кто не достиг семидесятилетнего возраста, кто живет с семидесятилетними? Нас тоже попросят самоизолироваться на четыре месяца? Или мы должны съехать или жить как можно дальше от нашего партнера старше семидесяти? Это еще один случай, когда дело до ходит до пожилых, то всех начинают высокомерно равнять под одну гребенку.
Если кто-то знает ответы на любой из этих вопросов, делитесь!
18.03.2020, TLS
Коронавирус: пять вопросов
Я не считаю, что с текущим кризисом все понятно. С эпидемиями шутки плохи. Но есть разные вопросы, которые, кажется, никто не ставит, не говоря уже о том, чтобы на них ответить. И я даже не о штабелях туалетной бумаги, я никогда не понимала этого феномена — ерунда для подтирания задницы, которую можно легко раздобыть, пусть она будет не такой мягкой, как специально произведенный продукт. (Старые газеты отлично подойдут…)
Первое: сколько людей на самом деле уже подхватили вирус? Подтвержденные случаи, кривые оценки которые ползут то вверх, то вниз, являются результатом тестирования очень немногих людей (не тех, у кого есть симптомы, но тех, кто был в определенных точках распространения вируса, или тех, кто имел непосредственный контакт с зараженными, или тех — я подозреваю — кто является политиком, футбольным тренером или знаменитостью). Сегодня, если вы обычный человек у которого неприятный сухой кашель и высокая температура, вам скажут оставаться дома, вместо того, чтобы провериться. В результате, несмотря на то, что мы можем видеть направление движения кривой числа случаев заражения (вверх), мы понятия не имеем о реальном числе случаев. А это значит, что многие, кто заразился вирусом лишь в относительно слабой форме, не знают, заразились ли он на самом деле (возможно, это что-то похожее на грипп).
И от этого зависит ответ на мой второй вопрос, а именно: как дела у инфицированных и выздоровевших? Если предположить, что у них теперь есть иммунитет (верно?), что они должны делать? Они должны помогать пожилым соседям, или есть в полупустых ресторанах, чтобы сохранить их бизнес… или протянуть руку помощи авиакомпаниям, купив куда-нибудь билет, где еще принимают международные рейсы? Насколько я вижу, выздоровевшим ничего не говорят.
Но есть еще кое-что, о чем я хочу спросить.
Третье: что это за разговоры о том, чтобы руководствоваться «наукой» (позиция Доминика Каммингса, как я ее понимаю)? Не лучше ли было бы, если бы власти и ученые советники, которые обычно говорят прямо (и которых я предпочитаю), снизошли бы до нас и сказали — что наверняка правда — что существуют разные мнения о том, что в сложившихся обстоятельствах предлагает «наука». Все те страны, которые применяли совершенно разные подходы к борьбе с вирусом, не игнорировали «науку», они интерпретировали ее советы по-разному. Мы пока не знаем, кто прав.
Четвертое: кто придумал использовать термин «коллективный иммунитет " (herd immunity)? Возможно, что это известный научный термин. Но, если оставить в стороне величие стратегии коллективного иммунитета (которую я недостаточно хорошо знаю, чтобы ее комментировать), то насколько вероятно, что все общество готово выступить за стратегию, которая, как кажется, относится к нему как к стаду коров на бойне? Не лучше ли было бы что-то вроде «коллективного сопротивления»?
Пятое: откуда взялась мысль, что люди старше семидесяти либо живут одни, либо вместе с другими семидесятилетними? Возможно это так для некоторых, а может и для большинства. Но как насчет тех из нас, кто не достиг семидесятилетнего возраста, кто живет с семидесятилетними? Нас тоже попросят самоизолироваться на четыре месяца? Или мы должны съехать или жить как можно дальше от нашего партнера старше семидесяти? Это еще один случай, когда дело до ходит до пожилых, то всех начинают высокомерно равнять под одну гребенку.
Если кто-то знает ответы на любой из этих вопросов, делитесь!
18.03.2020, TLS
Это воробей Бро. Его спасли четыре года назад, теперь он живет в инстаграмме @bro_sparrow. А рассказал нам об этом великолепном воробье канал Barking store
Издание Wired взяло интервью у эпидемиолога, который работал научным консультантом фильма «Заражение». 75-летний американец Ларри Бриллиант считается победителем эпидемии натуральной оспы, в прошлом он был групи Grateful Dead и верит в бога.
Несколько тезисов из интервью:
— Ничего особенно нового в этом новом вирусе нет. Вряд ли он создан искусственно.
— Эпидемии типа коронавируса могут и скорее всего будут случаться.
— Это самая большая и опасная эпидемия в период нашей жизни. Но это не зомби-апокалипсис и не массовое вымирание.
— Самоизоляция — это хорошо. Карантин — тоже очень хорошо. Смысл карантина — не в том, чтобы защититься от вируса совсем, а в замедлении распространения инфекции до того момента, как будет получена вакцина. Цикл разработки вакцины от 12 до 18 месяцев. План борьбы с коронавирусом: получить коллективный иммунитет плюс вакцину.
— Маски лучше носить. Но поры маски № 95 пропускают 3 микрона, тогда как размер вакцины — 1 микрон. Смысл носить маски примерно в следующем: представьте себе трех здоровенных игроков в американский футбол, которые несутся в столовую через узкую дверь — есть вероятность, что они на обед не попадут. Маска обеспечивает пятикратную защиту. Но снабжать ими сначала надо не здоровых, а пациентов клиник, чтобы не заразить персонал.
— Информация о том, что переболевшие вирусом снова заражаются и болеют, скорее всего является ошибкой диагностики.
— Мы поймем, что справились с вирусом: 1) когда он будет выглядеть не как айсберг, а как пирамида — когда все случаи будут более-менее открыты; 2) когда будет получена вакцина; 3) когда начнет вырабатываться коллективный иммунитет. Мужчина также предлагает нечто вроде знаков различия «Незаразен» для тех, кто уже переболел и приобрел иммунитет.
Несколько тезисов из интервью:
— Ничего особенно нового в этом новом вирусе нет. Вряд ли он создан искусственно.
— Эпидемии типа коронавируса могут и скорее всего будут случаться.
— Это самая большая и опасная эпидемия в период нашей жизни. Но это не зомби-апокалипсис и не массовое вымирание.
— Самоизоляция — это хорошо. Карантин — тоже очень хорошо. Смысл карантина — не в том, чтобы защититься от вируса совсем, а в замедлении распространения инфекции до того момента, как будет получена вакцина. Цикл разработки вакцины от 12 до 18 месяцев. План борьбы с коронавирусом: получить коллективный иммунитет плюс вакцину.
— Маски лучше носить. Но поры маски № 95 пропускают 3 микрона, тогда как размер вакцины — 1 микрон. Смысл носить маски примерно в следующем: представьте себе трех здоровенных игроков в американский футбол, которые несутся в столовую через узкую дверь — есть вероятность, что они на обед не попадут. Маска обеспечивает пятикратную защиту. Но снабжать ими сначала надо не здоровых, а пациентов клиник, чтобы не заразить персонал.
— Информация о том, что переболевшие вирусом снова заражаются и болеют, скорее всего является ошибкой диагностики.
— Мы поймем, что справились с вирусом: 1) когда он будет выглядеть не как айсберг, а как пирамида — когда все случаи будут более-менее открыты; 2) когда будет получена вакцина; 3) когда начнет вырабатываться коллективный иммунитет. Мужчина также предлагает нечто вроде знаков различия «Незаразен» для тех, кто уже переболел и приобрел иммунитет.
Новости коротко
Александр Г. Дугин уже рассуждает о новом глобальном порядке после победы коронавируса. Своего рода манифест закрытого общества.
Жижек снова на RT о коронавирусе — контент идентичен тому, что ранее им уже было опубликовано.
Питер Сингер, мы его не любим, написал колонку о том, что коронавирус должен заставить нас изменить отношение к нечеловеческим видам. А точнее запретить птичьи рынки.
Правительство Швеции пригласило философов для консультации по реформе национальной системы здравоохранения.
Александр Г. Дугин уже рассуждает о новом глобальном порядке после победы коронавируса. Своего рода манифест закрытого общества.
Жижек снова на RT о коронавирусе — контент идентичен тому, что ранее им уже было опубликовано.
Питер Сингер, мы его не любим, написал колонку о том, что коронавирус должен заставить нас изменить отношение к нечеловеческим видам. А точнее запретить птичьи рынки.
Правительство Швеции пригласило философов для консультации по реформе национальной системы здравоохранения.
Добрый вечер
А здесь Грэбер борется с Амазоном
Панайотис Сотирис
Против Агамбена: Возможна ли демократическая биополитика?
…Можно заявить против Агамбена, что "голая жизнь" ближе к пенсионеру, стоящему в очереди на респиратор или койку в реанимации из-за развала системы здравоохранения, чем к интеллектуалу, критикующему практику карантина.
В свете вышесказанного я хотел бы предложить другой способ возвращения к Фуко. Я думаю, что иногда мы забываем о том, что у Фуко была весьма реляционная концепция властных практик. В этом смысле правомерно ставить вопрос о том, возможна ли демократическая или даже коммунистическая биополитика?
Чтобы поставить этот вопрос по-другому: возможно ли иметь коллективную практику, которая реально помогает здоровью населения, включая крупномасштабные изменения в поведении, без параллельного расширения форм принуждения и наблюдения?
Фуко сам в одной из своих последних работ указывает на такое направление, вокруг понятия правды, парресии и заботы о себе. В этом весьма оригинальном диалоге с древней философией он предложил альтернативную биополитику, которая сочетает в себе индивидуальную и коллективную заботу без принуждения.
В такой перспективе решения о снижении мобильности и социальной дистанцированности во время эпидемий, или о запрете курения в закрытых общественных местах, или об отказе от индивидуальных и коллективных практик, наносящих вред окружающей среде, станут результатом демократически обсуждаемых коллективных решений. Это означает, что от простой дисциплины мы переходим к ответственности в отношении других, а затем и самих себя, и от приостановки социальной активности к сознательному ее преобразованию. В таком состоянии вместо постоянного личного страха, который может разрушить какое угодно чувство социальной сплоченности, мы переходим к идее коллективных усилий, координации и солидарности в рамках общей борьбы - элементам, которые в таких чрезвычайных ситуациях в области здравоохранения могут быть одинаково важны и для медицинского вмешательства.
Это создает возможность демократической биополитики. Она также может быть основана на демократизации знаний. Расширение доступа к знаниям, наряду с необходимостью проведения кампаний по их популяризации, делает возможным коллективный процесс принятия решений, основанный на знании и понимании, а не только на авторитете экспертов.
И в нынешней конъюнктуре у общественных движений есть много пространства для действий. Они могут обратиться с просьбой о принятии срочных мер, которые помогут системам общественного здравоохранения выдержать дополнительное бремя, вызванное пандемией. Они могут указать на необходимость солидарности и коллективной самоорганизации во время такого кризиса, в отличие от индивидуализированной "выживальщицкой" паники. Они могут настаивать на том, чтобы государственная власть (и принуждение) использовались для направления ресурсов из частного сектора в общественный. И они могут требовать социальных изменений как спасительной необходимости.
14.03.2020 criticallegalthinking.com (полная версия перевода)
Против Агамбена: Возможна ли демократическая биополитика?
…Можно заявить против Агамбена, что "голая жизнь" ближе к пенсионеру, стоящему в очереди на респиратор или койку в реанимации из-за развала системы здравоохранения, чем к интеллектуалу, критикующему практику карантина.
В свете вышесказанного я хотел бы предложить другой способ возвращения к Фуко. Я думаю, что иногда мы забываем о том, что у Фуко была весьма реляционная концепция властных практик. В этом смысле правомерно ставить вопрос о том, возможна ли демократическая или даже коммунистическая биополитика?
Чтобы поставить этот вопрос по-другому: возможно ли иметь коллективную практику, которая реально помогает здоровью населения, включая крупномасштабные изменения в поведении, без параллельного расширения форм принуждения и наблюдения?
Фуко сам в одной из своих последних работ указывает на такое направление, вокруг понятия правды, парресии и заботы о себе. В этом весьма оригинальном диалоге с древней философией он предложил альтернативную биополитику, которая сочетает в себе индивидуальную и коллективную заботу без принуждения.
В такой перспективе решения о снижении мобильности и социальной дистанцированности во время эпидемий, или о запрете курения в закрытых общественных местах, или об отказе от индивидуальных и коллективных практик, наносящих вред окружающей среде, станут результатом демократически обсуждаемых коллективных решений. Это означает, что от простой дисциплины мы переходим к ответственности в отношении других, а затем и самих себя, и от приостановки социальной активности к сознательному ее преобразованию. В таком состоянии вместо постоянного личного страха, который может разрушить какое угодно чувство социальной сплоченности, мы переходим к идее коллективных усилий, координации и солидарности в рамках общей борьбы - элементам, которые в таких чрезвычайных ситуациях в области здравоохранения могут быть одинаково важны и для медицинского вмешательства.
Это создает возможность демократической биополитики. Она также может быть основана на демократизации знаний. Расширение доступа к знаниям, наряду с необходимостью проведения кампаний по их популяризации, делает возможным коллективный процесс принятия решений, основанный на знании и понимании, а не только на авторитете экспертов.
И в нынешней конъюнктуре у общественных движений есть много пространства для действий. Они могут обратиться с просьбой о принятии срочных мер, которые помогут системам общественного здравоохранения выдержать дополнительное бремя, вызванное пандемией. Они могут указать на необходимость солидарности и коллективной самоорганизации во время такого кризиса, в отличие от индивидуализированной "выживальщицкой" паники. Они могут настаивать на том, чтобы государственная власть (и принуждение) использовались для направления ресурсов из частного сектора в общественный. И они могут требовать социальных изменений как спасительной необходимости.
14.03.2020 criticallegalthinking.com (полная версия перевода)
Комментарий PhilosophyToday к «биополитике снизу»
Если рассуждения Панайотиса Сотириса — это все, что может предложить левая альтернатива «биополитике», то грош цена такой альтернативе. Нетрудно заметить, что эта «биополитика снизу» работает примерно так же, как феноменологический цикл — совокупность редуктивных процедур в конечном итоге должна выдать на гора конституированный мир «как он есть», иначе говоря, попросту его оправдать. Демократический критик биополитики приходит в итоге к тем же самым мерам, что и те, кто провозглашает ЧП: «не курить», «сидите дома», и т. д. Только через некую «демократическую легитимацию» без очевидной калькуляции расходов времени и ресурсов на такую процедуру. Логика «биополитики снизу» — это «раньше вы на нас ездили, а теперь мы сами вас будем возить!»
Весьма симптоматичен и способ, которым демократические биополитики предлагают закрыть калькуляционный разрыв между решением и проблемой, а именно просвещением. Кроме того, что сама идея просвещения была жестко раскритикована учителями «биополитиков снизу», подразумевает постоянное воспроизводство ситуации оглашенных и просвещенного божественным знанием клира, просвещение в таких «демократических» формах как правило выступает против институтов просвещения, против школы — средней и высшей. We don’t need no education… Когда Агамбен ругает новый биополитический режим чрезвычайного положения за то, что он хочет закрыть университеты и перевести всех на домашнее обучение, «демократической альтернативой» этому становится отнюдь не требование сохранения университета как мы его знали до сих пор, а архаичная форма просветительства без институтов, его обеспечивающих и поддерживающих его воспроизводство.
Следующий шаг «демократических социалистов», повыраставших из безответственных троцкитстов — переход от системы здравоохранения как «репрессивной» к волонтерству. Идея подозрительным образом совпадающая с неолиберальной мечтой о тотальном сокращении государственных расходов на всякие вещи, которые можно заменить благотворительностью или, если угодно, солидарностью.
В этом интеллектуальном тупике, куда нас завели демократические социалисты, нужно вспомнить урок Ленина: демократическая биополитика может означать шаг вперед, после которого придется делать два шага назад. Логично и правильно отказаться вообще от термина «биополитика» и всего того концептуального каркаса, который поддерживает разговоры о ней, и в которых последовательно смешиваются социальные завоевания ХХ века с тоталитаризмами, которые не умеют различать социализм и фашизм из ложно понятой демократической перспективы, или путают тривиальную эксплуатацию с абьюзивными отношениями, как будто вопрос о классовой борьбе — это вопрос этикета.
Вместо этого лучше сделать шаг назад — чтобы потом сделать два шага вперед. Отказаться от понятия «биополитика» и применить понятие, которое практически уже сформулировал Жижек для описания того, что Агамбен видит как конец общества и начало «голой жизни», а «демократические социалисты» трактуют как свободные меры «биополитики снизу». Нужно вернуться к старому языку классовой борьбы и солидарности. Это понятие негативной солидарности — когда работает парадокс: я тем лучше забочусь и уважаю другого, чем меньше обращаю на него внимание, меньше с ним контактирую. При этом я уже знаю, что и другой знает об этом.
Но даже если я не согласен с проявлениями негативной солидарности, то они сами вовлекают меня в эти отношения. К примеру, массовая скупка туалетной бумаги выглядит аномалией и глупостью с точки зрения буржуазных наблюдателей. Но не является ли стихийное — а на самом деле отнюдь не стихийное, а очевидное проявление негативной солидарности — формирование дефицита ни чем иным как радикально критическим жестом в строну властей и тех капиталистических отношений, которые как кажется когда-то нам обещали мир ломящихся от ста сортов колбасы прилавков?
Если рассуждения Панайотиса Сотириса — это все, что может предложить левая альтернатива «биополитике», то грош цена такой альтернативе. Нетрудно заметить, что эта «биополитика снизу» работает примерно так же, как феноменологический цикл — совокупность редуктивных процедур в конечном итоге должна выдать на гора конституированный мир «как он есть», иначе говоря, попросту его оправдать. Демократический критик биополитики приходит в итоге к тем же самым мерам, что и те, кто провозглашает ЧП: «не курить», «сидите дома», и т. д. Только через некую «демократическую легитимацию» без очевидной калькуляции расходов времени и ресурсов на такую процедуру. Логика «биополитики снизу» — это «раньше вы на нас ездили, а теперь мы сами вас будем возить!»
Весьма симптоматичен и способ, которым демократические биополитики предлагают закрыть калькуляционный разрыв между решением и проблемой, а именно просвещением. Кроме того, что сама идея просвещения была жестко раскритикована учителями «биополитиков снизу», подразумевает постоянное воспроизводство ситуации оглашенных и просвещенного божественным знанием клира, просвещение в таких «демократических» формах как правило выступает против институтов просвещения, против школы — средней и высшей. We don’t need no education… Когда Агамбен ругает новый биополитический режим чрезвычайного положения за то, что он хочет закрыть университеты и перевести всех на домашнее обучение, «демократической альтернативой» этому становится отнюдь не требование сохранения университета как мы его знали до сих пор, а архаичная форма просветительства без институтов, его обеспечивающих и поддерживающих его воспроизводство.
Следующий шаг «демократических социалистов», повыраставших из безответственных троцкитстов — переход от системы здравоохранения как «репрессивной» к волонтерству. Идея подозрительным образом совпадающая с неолиберальной мечтой о тотальном сокращении государственных расходов на всякие вещи, которые можно заменить благотворительностью или, если угодно, солидарностью.
В этом интеллектуальном тупике, куда нас завели демократические социалисты, нужно вспомнить урок Ленина: демократическая биополитика может означать шаг вперед, после которого придется делать два шага назад. Логично и правильно отказаться вообще от термина «биополитика» и всего того концептуального каркаса, который поддерживает разговоры о ней, и в которых последовательно смешиваются социальные завоевания ХХ века с тоталитаризмами, которые не умеют различать социализм и фашизм из ложно понятой демократической перспективы, или путают тривиальную эксплуатацию с абьюзивными отношениями, как будто вопрос о классовой борьбе — это вопрос этикета.
Вместо этого лучше сделать шаг назад — чтобы потом сделать два шага вперед. Отказаться от понятия «биополитика» и применить понятие, которое практически уже сформулировал Жижек для описания того, что Агамбен видит как конец общества и начало «голой жизни», а «демократические социалисты» трактуют как свободные меры «биополитики снизу». Нужно вернуться к старому языку классовой борьбы и солидарности. Это понятие негативной солидарности — когда работает парадокс: я тем лучше забочусь и уважаю другого, чем меньше обращаю на него внимание, меньше с ним контактирую. При этом я уже знаю, что и другой знает об этом.
Но даже если я не согласен с проявлениями негативной солидарности, то они сами вовлекают меня в эти отношения. К примеру, массовая скупка туалетной бумаги выглядит аномалией и глупостью с точки зрения буржуазных наблюдателей. Но не является ли стихийное — а на самом деле отнюдь не стихийное, а очевидное проявление негативной солидарности — формирование дефицита ни чем иным как радикально критическим жестом в строну властей и тех капиталистических отношений, которые как кажется когда-то нам обещали мир ломящихся от ста сортов колбасы прилавков?
Возможна ли Поэма во время коронавируса? или Спокойной ночи
Покури кальян последний раз
