Когда говорит травма, разум молчит
(Алексей Алешковский специально для газеты ВЗГЛЯД)
Любой, кто хотя бы поверхностно знаком с азами психологии, знает, что работать с травмой – не значит ее забывать. Травму можно только победить. Любой успех – это победа над травмой. Вы смотрите драмы в кино или сериалах? Хорошие драматические истории бывают только двух видов – в одном герой побеждает свою травму и делает мир немножко лучше, в другой – травма торжествует над героем, разрушая его жизнь и жизнь других людей.
Мне кажется, проблемы в Америке начались, когда культ самостоятельности сменился культом виктимности – подчинения коллективной травме. Предположим, вы ненавидите супруга, начальника или президента, а реализовать свои эмоции не в состоянии. Причины вашей ненависти всегда будут иметь для вас рациональные основания, но в психологической логике эти основания вряд ли будут являться рациональным объяснением. Потому что ключ к вашим эмоциям –созависимость: к этим людям вас подсознательно притягивают те самые травмы, проявления которых вас явно отталкивают, потому что вы ненавидите их в себе.
Подобной механикой вытеснения объясняется и латентный гомосексуализм, который выражается ненавистью/страхом по отношению к адептам однополой любви. В этом смысле и ужасы советской власти можно счесть реализацией пассивной агрессии оппозиционной общественности, которая была травмирована кровавым царским режимом. Сначала прогрессивный интеллигент зовет Русь к топору, а потом удивляется, что студент зарубил старушку.
Не надо искать логику там, где орудуют инстинкты. И это травматическое оружие очень разрушительно. Личностность политических дискуссий удивительна уже не только у нас или на Украине, но и в Соединенных Штатах. Речь теперь идет не о свободном политическом выборе, а о выборе между Добром и Злом. Только меряются теперь не мужским достоинством, а травмами: аргументация сводится именно к ним. А травмы, разумеется, бывают более авторитетные и менее авторитетные.
Но как рассудить, чья травма травматичнее – демократов или республиканцев, украинцев или дончан, либералов или патриотов (и далее по списку антагонистов)? Пока каждый считает себя уполномоченным сил света по борьбе с воинством тьмы, надежда на диалог отсутствует. Одни скажут: но позвольте, мы бьёмся за свободу своей родины против оккупантов! а мы – против диктатуры! а мы – против расизма! Но бьются не на картонных мечах, и истекают настоящей кровью, а не клюквенным соком. Вы не бьётесь, вы пытаетесь аргументировать. И если вместо аргументов у вас моральное негодование, это повод обратиться к врачу.
Травма объясняет поведение, но не может его оправдывать. Иначе мы имеем дело со стокгольмским синдромом. Пока человек не поймет, как работают его инстинкты, и как разобраться со своей травмой (по крайней мере, на том уровне, на котором она говорит за него), он вряд ли может считаться человеком разумным. Мы можем или воевать, или договариваться: третьего не дано. Признание за другими таких же прав и свобод не означает их победы над вами, оно означает вашу победу над самим собой.
(Алексей Алешковский специально для газеты ВЗГЛЯД)
Любой, кто хотя бы поверхностно знаком с азами психологии, знает, что работать с травмой – не значит ее забывать. Травму можно только победить. Любой успех – это победа над травмой. Вы смотрите драмы в кино или сериалах? Хорошие драматические истории бывают только двух видов – в одном герой побеждает свою травму и делает мир немножко лучше, в другой – травма торжествует над героем, разрушая его жизнь и жизнь других людей.
Мне кажется, проблемы в Америке начались, когда культ самостоятельности сменился культом виктимности – подчинения коллективной травме. Предположим, вы ненавидите супруга, начальника или президента, а реализовать свои эмоции не в состоянии. Причины вашей ненависти всегда будут иметь для вас рациональные основания, но в психологической логике эти основания вряд ли будут являться рациональным объяснением. Потому что ключ к вашим эмоциям –созависимость: к этим людям вас подсознательно притягивают те самые травмы, проявления которых вас явно отталкивают, потому что вы ненавидите их в себе.
Подобной механикой вытеснения объясняется и латентный гомосексуализм, который выражается ненавистью/страхом по отношению к адептам однополой любви. В этом смысле и ужасы советской власти можно счесть реализацией пассивной агрессии оппозиционной общественности, которая была травмирована кровавым царским режимом. Сначала прогрессивный интеллигент зовет Русь к топору, а потом удивляется, что студент зарубил старушку.
Не надо искать логику там, где орудуют инстинкты. И это травматическое оружие очень разрушительно. Личностность политических дискуссий удивительна уже не только у нас или на Украине, но и в Соединенных Штатах. Речь теперь идет не о свободном политическом выборе, а о выборе между Добром и Злом. Только меряются теперь не мужским достоинством, а травмами: аргументация сводится именно к ним. А травмы, разумеется, бывают более авторитетные и менее авторитетные.
Но как рассудить, чья травма травматичнее – демократов или республиканцев, украинцев или дончан, либералов или патриотов (и далее по списку антагонистов)? Пока каждый считает себя уполномоченным сил света по борьбе с воинством тьмы, надежда на диалог отсутствует. Одни скажут: но позвольте, мы бьёмся за свободу своей родины против оккупантов! а мы – против диктатуры! а мы – против расизма! Но бьются не на картонных мечах, и истекают настоящей кровью, а не клюквенным соком. Вы не бьётесь, вы пытаетесь аргументировать. И если вместо аргументов у вас моральное негодование, это повод обратиться к врачу.
Травма объясняет поведение, но не может его оправдывать. Иначе мы имеем дело со стокгольмским синдромом. Пока человек не поймет, как работают его инстинкты, и как разобраться со своей травмой (по крайней мере, на том уровне, на котором она говорит за него), он вряд ли может считаться человеком разумным. Мы можем или воевать, или договариваться: третьего не дано. Признание за другими таких же прав и свобод не означает их победы над вами, оно означает вашу победу над самим собой.
