Нерегулярная рубрика "Дальневосточные кулстори":
Загнал меня как-то кровавый режим, в лице деканата, на архивную практику в российский госархив древних актов — это такое заведение, где лежат все, в принципе, документы по допетровской Руси. Ну, за редкими исключениями. Встретивший меня сотрудник сразу же погнал заново делать опись архивных дел и их состояния: количество листов, качество, как именно написано (устав, полуустав), что это вообще за источник. Так я и сидел в окружении архивных дам, смотревших на меня так, будто я всё свободное время по роялю хуем вожу в консерватории, вместо того, чтобы общественно-полезным делом заниматься. Например, беломорканал в обратную сторону прокапывать.
Я продирался сквозь описи 2012, 2011, 2010... 1957 (!) годов, пока однажды в мои загребущие ручки не попалось судебно-следственное дело 1670х годов. И оно заслуживает описания:
Один крестьянин (допустим, Прошка) повадился другому (допустим, Тришке) рисовать всякую похабень на заборе. Причём делал это так душевно и активно, что Тришка не выдержал стрит-арт атаки и пошёл к Прошке разбираться с помощью топора, отрубив ему к ебеням пальцы на руке. Ну, авангардных художников в этой стране спокон веков не любят. Нет бы беломорканал в обратную сторону прокапывать, абстракционисты хуевы. Прошка же решил поиграть в вигиланта от искусства и поджёг Тришке дом.
К слову, Прошка именно абстракционистом хуевым и был, потому что активнее всего рисовал соседу на заборе именно что хуи. Может, сублимировал невысказанное и запретное чувство к соседу, может, фамилия у того Прошки была Павленский. Подьячий, которого погнали разбираться с этим делом, не вдавался в искусствоведческо-психоаналитические тонкости. Он просто записал показания обоих крестьян, свидетельства очевидцев, а дальше стал собирать материально-доказательную базу.
Это у современной полиции в распоряжении эксперты-криминалисты, лаборатории и прочая техноебень. У безвестного подьячего ничего такого не было (откуда бы, блять, в 1670е года такие навороты?), поэтому он просто перерисовывал. Да, именно так: после 10 листов с показаниями в деле шли 25 листов со всеми скрупулёзно перерисованными хуями. В строгом соответствии с масштабом. С соблюдением экспозиции, пропорции, тени и поебени. А я, спустя триста с прихватом лет, сидел в зале РГАДА и в описи дела писал что-то вроде: "Лист 20: изображение мужского полового члена в ненатуральную величину красными чернилами. Надписей нет".
Но истинный апофеоз был в самом конце. К последнему листу был пришит конверт, в котором лежали забальзамированные и отрубленные пальцы Прошки. С годами они превратились в пять дуг-обрубков тёмно-коричневого цвета, однако ногти были хорошо видны.
Когда я взял на руки этот конверт, он самым подлым образом раскрылся и пальцы рассыпались по полу, закатываясь под столы. Так что я где-то полчаса ползал по полу, собирая пальцы, и повергая архивных дам в ужас вопросами вида: "Скажите, пожалуйста, а к вам под стул отрубленный палец не закатывался?". В этот раз, гроссфрау русской архивистики смотрели на меня с откровенным испугом. "Лучше бы этот умалишённый и дальше рояли осквернял бы, чем в наше интеллигентное общество попал" — читалось в их взглядах. Пальцы, правда, мне это не помешало собрать.
Вот такое вот ультрахуёвое дело мне попалось в архиве. Вы всё ещё ждёте от историков-архивистов интеллигентности.
Беня Гессеритевич (у него и свой канал есть
@septicscepsis, этот-то текст он мне на 8 марта подарил)