у тебя есть десятки тысяч причин исчезнуть,
и таблетка на каждый случай: от усталости, скуки, зимы
кашля, верности, ласки, жары, невесомости,
бреда,
вечности,
от предательств, конвульсий, претензий, абьюза, войны.
камуфляж — для одних, макияж — чтобы схлопнуться или слиться,
ты строила своё тело, как шпеер — берлин,
камень за камнем: столица
мира
пала под натиском нищих принцев.
камердинер печального утра, твой командир
принесет мне на завтрак порцию свежих нюдсов
дозу фантазий, дистанций, дозу невидимых рук.
съемка за съемкой, кадр за кадром,
одержимость сменила испуг
джойнт за джойнтом: сразу и залпом,
круг
замкнулся.
все стало просто и так естественно.
ты куришь, ты вспоминаешь о тех временах,
когда ещё была девственницей.
их было много. не только глаз. проникновений, прикосновений,
и боли. они ошибались, ошибались десятки раз.
ты не терпела: ограничений, табу и ненужных запретов,
все они провалились, вместе с ними упал и я,
в твоё общество мертвых бойфрендов.
выставить свет, композицию. вышколить позу.
у готфрида бенна розы
падали на обнаженный мозг.
твой хирург резал без наркоза,
в одном из столичных отелей,
он обесточил вены —
твой поклонник оставил тебя одну,
на подушках и с наволочкой во рту, ты нашла свой приют,
я был уверен: такие как ты не гниют.
я был уверен.
время не лечит. твой тонкий, изящный и сильный труп:
простыни, вскрытые вены, голая грудь, ножевые отверстия.
у тебя в сумочке было все. жалко, что не нашлось, таблетки
от смерти.
в конце концов, твоё тело, жесты, твоё лицо —
не больше, чем социальная функция.
ты просто одна из многих. я рад, что ты больше не будешь мучаться.
падальщик — падаль. вместо Парижа — Майданек.
труп — разлагается.
труд — украшает.