
6 августа 1996-го, мне только-только исполнилось 15. Я в подмосковной Трехгорке в санатории Минобороны слышу разговор двух журналистов. Боевики сегодня напали на Грозный, федеральные войска выбиты, город под контролем дудаевцев. Еще я слышу два имени Шамиль Басаев и Аслан Масхадов. Они уже намертво в моей детской памяти.
Помню свою очень серьезную досаду. Всего месяц назад Ельцин летал в Чечню и говорил, что война закончена. Ненавистная чеченская война. Через месяц выяснилось, что это только пиар и реклама. Но они тогда сработали. Выборы прошли успешно, Ельцина протащили в президенты во второй раз. Через четыре дня после начала штурма Грозного, его привели к присяге. Борис Николаевич только что пережил сердечный приступ и выглядел ужасно, казалось, он вот-вот упадет прямо время инаугурации.
Боевики, войдя в Грозный, все-таки попали в ловушку. Через неделю их окружили. Генерал Пуликовский выдвинул ультиматум: полная сдача или уничтожение. Решимости у него хватало, я знал, что у Пуликовского погиб на этой войне сын.
Ультиматум отменили внезапно и очень позорно. Генерал Лебедь, назначенный Ельциным секретарем Совбеза, внезапно сдал назад и начал переговоры с Масхадовым. Они закончились Хасавюртовским соглашением, которое отдало Чечню под полный контроль ваххабитов. С 1996 года Чечня показывала по телеку только публичные казни на площади Минутка по приговорам шариатского суда и отрезанные головы заложников.
Россия капитулировала. После Хасавюрта у всех было ощущение предательства, которое скрывали под деланой радостью о закончившейся войне. Всего через три года (тоже в августе 1999-го) Басаев начал вторжение в Дагестан: мы тогда выучили красивые названия сел, где шли бои: Карамахи, Чабанмахи, Ботлих...
Войну пришлось заканчивать уже Путину и Ахмату Кадырову, а потом и его сыну Рамзану.