Наш корреспондент
передает из Берлина:
«Творческий вечер Паскаля Брукнера был таким, как я и ожидал, я посмотрел на старого французского олдскульного фрукта. Было очень жаль, что публика его совсем не поддержала, не подыграла ему. Он так старался: и Израиль назвал нелегитимным, и феминисток и экологистов фашистками и исламистам посочувствовал, и европейских левых вырожденцами, забывшими интересы пролетариата и ударившимися в проблемы экзотических меньшинств, и говорил словами „дискурс“, „легитимация власти“, „моральный консенсус“, „дифферанс/ дифференс“, „политика жертв“ и прочая трогательная перхоть звучала, я вспоминал свои студенческие годы, я получил то, что хотел от вечера, но вот сам месье Брюкнер был как экзотический поношенный попугай в пустоте.
В зале были все очень молодые. Но ни одна феминистка, ни один левый вообще никак не прореагировали на все изысканные провокации старика. Было видно, как старик отчуждён и расстроился. Но что он хотел-то. От молодых, от немцев. Зачем нужна кому-то легитимность Израиля теперь, сам Израиль, деление на жертв и хозяев, весь этот милый постколониализм, цитаты из Бадью, Камю, Фуко, рассуждение о Холокосте, кого вообще волнует холокост и вообще массовые убийства теперь, по-моему, вообще никого, это всё обыденность давно и неинтересно и не стыдно и вообще не торкает эта тема, обыденности зла и прочая перхоть про ужасы, насилие, в общем-то. Как-то очень раздутый в трагедийной риторике этот вопрос об изничтожении народа. Мало ли их уничтожили. И сколько ещё уничтожат.
Мне было жаль Брюкнера и стыдно как-то, что мы брутальнее, чем он думает. Я видел, как люди в зале улыбались этому мастодонту и в момент, когда софиты развернули в зал, он увидел эти улыбки, лёгкие улыбки ностальгии и сочувствия. Он сразу собрался, озлился, стал колким.
Потом я встретил свою знакомую, у меня был кофе в термосе, у неё кубик гашиша, прекрасное лето вечернее в Берлине, все улице в людях за столиками, все пьют вино, смеются, Берлин ожил после ковида окончательно, мы сидели в парке и совершенно застыли от прихода от гашиша, время провисло бесподобно и память падала в него. Оказалось, что знакомая тоже была на вечере Брюкнера, но я сидел в первом ряду, она на последнем».