Фильм «Кристофер Робин» (про возвращение повзрослевшего мальчика-героя книг Милна к старым друзьям: Винни-Пуху и всем-всем-всем) — настоящий манифест консервативного реванша.
По сюжету в послевоенном Лондоне издёрганный начальством и неурядицами с женой 35-летний Кристофер Робин после многолетней разлуки вновь сталкивается с говорящим плюшевым мишкой из детства — и тут начинается (смотреть — надо).
При этом пафос ленты — в духе британского изоляционистского кинематографа Брекзит-эры: «У мужчин нельзя отнимать игрушки», — говорит герой, отнимая Винни-Пуха у эпизодически захватившей его женщины с ребёнком. Такое робкое заявление, что на фоне радикально-феминистского разгула «права есть и у сильного пола», звучит прямо-таки [контр]революционно. Ну и поначалу отвергаемые воспоминания детства, чтение перед сном энциклопедической справки о Викторианской эпохе и расцвете Империи, короткий сюрреалистический эпизод на войне с подчёркнуто обезличенным противником, после победы над которым, однако, люди продолжают жить бедно и безрадостно с постоянной угрозой потерять рабочее место. Так и возникает соблазн провести параллель с западным же восприятием «холодного мира»: в Холодной войне вроде бы превозмогли, но горе победителям. Или, по крайности, невеселье.
Итог — неизбежная реставрация: старые игрушки = старые ценности, после возврата к ним и отношения в семье героя как-то сразу налаживаются.
Но я, собственно, даже не о подповерхностных смыслах вроде бы детского кино.
Представьте, что вы живёте в цивилизации, чьё технологическое развитие достигло почти божественного уровня. И вам нужно создать для вашего ребёнка безопасное место и верных товарищей для игр, которые бы развивали его, учили дружбе и одновременно обеспечивали безопасность.
Вы программируете квазибиологический организм, который обладает разумом на уровне 10-летнего ребёнка (то есть уровень интеллекта как раз соответствует тому, с кем играть); не способен причинить вред ребёнку (как на уровне зашитых в мозги алгоритмов, так и на уровне тела: даже у Винни-Пуха ни грозных когтей, ни клыков, в отличие от природного прообраза-медведя); и в то же время — был бы достаточно надёжен, чтобы ребёнок ненароком не оторвал игрушке лапку (Пятачок, Тигра и Иа в одном из эпизодов выдерживают краш-тест с ударом о ветровое стекло, который бы сильно покалечил человека или даже кошку).
Постоянное место жительства Винни-Пуха и всех-всех-всех — некий Большой Лес (в английском варианте прямо сказано: «лес в сто акров», что во всех смыслах точней); Кристофер Робин попадает туда через дверь-дупло дерева. С точки зрения законов энтропии дела там творятся очень странные: Кристофер возвращается в Лес через 25 лет с момента последнего визита, однако друзья-игрушки по-прежнему живёхоньки, тогда как при нормальном течении времени даже самый прочный плюш (или из чего они там) разложился бы — не говоря уже о Кролике и Сове: они даже не плюшевые игрушки, и меховые чучела.
Но это — пространственно-временной карман, где время течёт лишь тогда, когда в него для игры заходит ребёнок — а в оставшиеся периоды впадает в стазис.
В одном из эпизодов Кристофер Робин с Винни-Пухом движутся вперёд… и, как в хорошей сказке, приходят на место старта. Логично: пространственно-временной карман — это маленькая вселенная, внутренняя сторона полого шара с обратным вектором гравитации.
Затем Кристофер падает в яму (сильно выше человеческого роста), затем падает в сон, затем идёт дождь, затем он просыпается… и яма чудесным образом превращается в мелкую лужу, откуда парень успешно выбирается (в мире с реальной физикой он бы как минимум покалечился ещё на этапе 1).
Но пространственно-временной карман специально спроектирован так, чтобы никогда не подвергнуть жизнь ребёнка опасности.
Это — идеальная «детская комната» с лучшими игрушками, которую технологически развитая сверхцивилизация когда-то создала именно в таких целях.
Но они были не богами, а такими же людьми, как мы. А значит, их технологии можно воспроизвести.
Ну вы поняли, к чему я.
