Империю Романовых погубили мифы и слухи
(Тимур Шерзад специально для газеты
ВЗГЛЯД)
30 декабря 1916 года в Петрограде произошел очередной заговор – был убит Григорий Распутин, человек, сделавший стремительную карьеру от обычного крестьянина до влиятельного светского льва столицы. Сам факт появления столь неподобающего для такого места, как императорские покои, персонажа, порождал многочисленные слухи – сколь безумные, столь и грязные. Например, полстраны было уверено, что Распутин состоит в интимной связи с императрицей Александрой Федоровной, что, разумеется, было не так.
К сожалению для Романовых, такие слухи ходили не только про царицу. Николай II, пусть и в меньшей степени, но тоже часто обвинялся в предательстве. Собирая подчас слухи, способные переплюнуть даже параноидальный «телеграф в германский штаб». В августе 1915-го, в разгар катастрофического для Русской армии «Великого отступления», среди крестьян Вятской губернии, например, ходил слух, что император имеет подземный ход в Германию прямо из дворца. И что он якобы сбежал туда, причем не как-нибудь, а на автомобиле.
В других случаях Николай II представал немецким шпионом, причем до комичности мелким. Так, например, в столице обсуждали ситуацию, в которой к Николаю приставляли английского и французского генерала, следивших, чтобы тот, во время гипотетического посещения передовой, «не подавал сигналов немцам».
После Февральского переворота появился еще один забавный слух – якобы император, когда в Петрограде закачалось, собирался «открыть фронт немцам», чтобы те пришли в столицу и спасли его от революции. Хотя впоследствии оказалось, что остатки какого-то консенсуса, поддерживающиеся в стране до Октябрьского переворота, напротив, основывались на стремлении этот фронт любой ценой удержать.
Как бы то ни было, слухов вокруг императорской фамилии было огромное количество, и все прямым образом влияли на силу и устойчивость государства. Порождались они, конечно, не непосредственными поводами, а глубокими, подчас неразрешимыми мирным путем, проблемами. Над империей довлели рабочий, национальный и крестьянский вопросы. Все они десятилетиями порождали недовольство, которое естественным образом превращалось в слухи о власти – ее зловредность и порочность отлично объясняла все неудачи.
А власть, веря в некий вариант божественного мандата, настаивала на самодержавии. А оно, увы, исключало всякий диалог с гражданским обществом. Монархические традиции предписывали стараться править мудро, но отнюдь не общение с людьми, как с равными. Такое общение, налаживание обратной связи с широкими слоями населения, могло бы помочь производить внятную, совпадающую с чаяниями реальной аудитории и ее способностью к восприятию, пропаганду. Что могло бы в известной мере нивелировать слухи и поднять авторитет власти.
Быть может, это оказалась бы та самая спасительная соломинка, что позволила бы если не предотвратить революционную ситуацию, то сделать ее реализацию гораздо более мягкой и плавной. Но этого мы уже, увы, никогда не узнаем.
