Алексей Лещенко:
Мой отец всю жизнь был военным, поэтому для его детей не было других вариантов, кроме армии. В итоге я и брат также пошли по военной стезе. К 1991-му году я уже девять календарных лет был в армии, из них четыре года — офицером. Учился в Военно-космической академии имени Можайского. Служил в научно-исследовательском институте в Королеве, затем на полигоне в Плесецке, где готовил диссертацию.
Мне казалась, что страна проиграла холодную войну и, следовательно, моя научная работа уже бесполезна. Большинство граждан стали негативно относиться к советской власти — все были распропагандированы. СССР исчерпал себя, и как патриот я понимал, что мы должны менять страну и не должны возвращаться обратно.
Утром 20 августа я узнал, что погибли люди, поэтому быстро собрал вещи и выдвинулся к Белому дому. Из Мытищ в центр я поехал на троллейбусе. Я был одет в военную форму без знаков различий, а в это же время вдоль трассы стояли танки. Отношение людей к боевой технике на улицах было негативным, и мне запомнилось осуждающее перешептывание пассажиров, смотревших то на меня, то на стоящие на улице танки.
Для меня самого решение поехать на защиту Белого дома далось с трудом, ведь я был офицером. Шансы на победу слабые, а риски — высокие. В случае победы путчистов мои действия могли квалифицировать как военное преступление — в лучшем случае осудить за дезертирство, а могли применить и статью о мятеже.
Я был уверен, что нас ждут сложные времена, но альтернатива от ГКЧП казалась катастрофой. Ребята из ГКЧП — это прошлое, и они тащили назад. ГКЧП — архаичная структура и сборище охламонов — ни авторитета, ни заслуг. Они были нестрашные и картонные. Они хотели танками напугать вышедших протестовать людей, но люди не боялись армии.
В Белом доме меня как действующего военнослужащего пригласили войти в особую группу. На тот момент на баррикадах действующих военных было четверо — потом пригнали танк и пришли курсанты-милиционеры. Особенный энтузиазм у обороняющихся наступил, когда приехал выступать Ельцин. Вместе с ним была небольшая группа милиционеров. С того момента у меня появилось ощущение, что защитники Белого дома правы и прямо здесь делают историю.
Мое подразделение контролировало отрезок у 20-го подъезда, прилегающий к Москва-реке. К 20-му августа ожидали нападения, поэтому по моей рекомендации обустроили на всем участке баррикады, чтобы максимально усложнить проникновение в Белый дом и возможный захват Ельцина. Кроме того, я рекомендовал спилить деревья, так как они мешали обзору.
Я получил пистолет 21 августа, когда появилась группа для проверки кабинетов Белого дома на случай диверсантов — на тот момент оружие было только у охраны президента. В один из ночных обходов я случайно встретился с музыкантом Мстиславом Ростроповичем, который тоже дежурил в Белом доме. С одной стороны, это была массовая демонстрация, с другой — вооруженные люди и противостояние с государством на высоком уровне.
1991 год — это попытка задвинуть страну назад. До 2000 года страна двигалась вперед. Если бы вернуться в 1991 год, то пошел бы еще раз — это было сделано во благо страны. Возле Белого дома я видел энтузиастов, а не карьеристов. Я все время был пессимистом и потому видел, что будет куча бардака, но думал, что все-таки будет легче. Но все-таки нынешний результат лучше, чем победа ГКЧП.
Мой отец всю жизнь был военным, поэтому для его детей не было других вариантов, кроме армии. В итоге я и брат также пошли по военной стезе. К 1991-му году я уже девять календарных лет был в армии, из них четыре года — офицером. Учился в Военно-космической академии имени Можайского. Служил в научно-исследовательском институте в Королеве, затем на полигоне в Плесецке, где готовил диссертацию.
Мне казалась, что страна проиграла холодную войну и, следовательно, моя научная работа уже бесполезна. Большинство граждан стали негативно относиться к советской власти — все были распропагандированы. СССР исчерпал себя, и как патриот я понимал, что мы должны менять страну и не должны возвращаться обратно.
Утром 20 августа я узнал, что погибли люди, поэтому быстро собрал вещи и выдвинулся к Белому дому. Из Мытищ в центр я поехал на троллейбусе. Я был одет в военную форму без знаков различий, а в это же время вдоль трассы стояли танки. Отношение людей к боевой технике на улицах было негативным, и мне запомнилось осуждающее перешептывание пассажиров, смотревших то на меня, то на стоящие на улице танки.
Для меня самого решение поехать на защиту Белого дома далось с трудом, ведь я был офицером. Шансы на победу слабые, а риски — высокие. В случае победы путчистов мои действия могли квалифицировать как военное преступление — в лучшем случае осудить за дезертирство, а могли применить и статью о мятеже.
Я был уверен, что нас ждут сложные времена, но альтернатива от ГКЧП казалась катастрофой. Ребята из ГКЧП — это прошлое, и они тащили назад. ГКЧП — архаичная структура и сборище охламонов — ни авторитета, ни заслуг. Они были нестрашные и картонные. Они хотели танками напугать вышедших протестовать людей, но люди не боялись армии.
В Белом доме меня как действующего военнослужащего пригласили войти в особую группу. На тот момент на баррикадах действующих военных было четверо — потом пригнали танк и пришли курсанты-милиционеры. Особенный энтузиазм у обороняющихся наступил, когда приехал выступать Ельцин. Вместе с ним была небольшая группа милиционеров. С того момента у меня появилось ощущение, что защитники Белого дома правы и прямо здесь делают историю.
Мое подразделение контролировало отрезок у 20-го подъезда, прилегающий к Москва-реке. К 20-му августа ожидали нападения, поэтому по моей рекомендации обустроили на всем участке баррикады, чтобы максимально усложнить проникновение в Белый дом и возможный захват Ельцина. Кроме того, я рекомендовал спилить деревья, так как они мешали обзору.
Я получил пистолет 21 августа, когда появилась группа для проверки кабинетов Белого дома на случай диверсантов — на тот момент оружие было только у охраны президента. В один из ночных обходов я случайно встретился с музыкантом Мстиславом Ростроповичем, который тоже дежурил в Белом доме. С одной стороны, это была массовая демонстрация, с другой — вооруженные люди и противостояние с государством на высоком уровне.
1991 год — это попытка задвинуть страну назад. До 2000 года страна двигалась вперед. Если бы вернуться в 1991 год, то пошел бы еще раз — это было сделано во благо страны. Возле Белого дома я видел энтузиастов, а не карьеристов. Я все время был пессимистом и потому видел, что будет куча бардака, но думал, что все-таки будет легче. Но все-таки нынешний результат лучше, чем победа ГКЧП.
