Пишут, что в США на 94-м году жизни скончался Мэлор Стуруа, известный советский журналист-антиамериканист. Когда я весной 1999-го стал редактором отдела спорта «Известий», то запретил публиковать на полосе «Спорт» статьи этого уважаемого человека, коренного известинца, публиковавшегося в газете с 1950 года. Мэлор Стуруа (имя Мэлор означает Маркс – Энгельс – Ленин – Октябрьская революция) отправлял в редакцию свои рукописные статьи по факсу из Миннеаполиса, штат Миннесота, где он обосновался во время перестройки, а примерно раз в полгода приезжал в Москву и обходил всех редакторов отделов, потрясая толстой кипой неопубликованных листков формата А4. Нет, на международной полосе его иногда печатали, из уважения к старости, а я был молод и жесток, и при мне в спорте не вышла ни одна заметка Стуруа.
Он зашел ко мне в кабинет, седой, худой, в белом костюме и белых штиблетах, ловко выхватил из кипы листок с отчетом о бое Леннокса Льюиса и Эвандера Холифилда и спросил, почему я не опубликовал его статью. Я как мог вежливо объяснял, что о боксе у нас пишет специальный боксерский обозреватель Александр Беленький, про НХЛ – хоккейные журналисты, про НБА – баскетбольные, «но я же взял эксклюзивное интервью у Джорджа Формэна!», продолжал, по нарастающей, возмущаться Мэлор Георгиевич. Я тихо объяснял, что его «эксклюзивное интервью» Формэна – это всего лишь одна цитата, которая была на ленте всех мировых информационных агентств, и Саша Беленький тоже использовал ее в своем тексте.
Тогда Стуруа начал доставать какие-то другие листки, про бокс, про хоккей, про контракты звезд, эти свои дурно написанные, казенные тексты он все чаще разбавлял старческими шутками про секс (их брали на ура в «Московском комсомольце»), я, в общем, и не знал, что ему честно ответить, просто замолчал, дело же было не только в том, что Беленький знал, понимал бокс лучше, чем Стуруа, это даже было вторично.
Мое молчание еще больше завело Стуруа, он орал на меня минут 15, после чего хлопнул дверью, выкрикнув, что я «холодный сапожник, не достойный сидеть в кресле великого Федосова».
<То есть великого Бориса Александровича Федосова, человека, который придумал Приз «Известий» и Снеговика>.
Ну а что я мог ему ответить?
В википедии про Стуруа можно прочитать, что начал он свою журналистскую карьеру при Сталине-Берии, после 1953-го стал близок к Хрущеву, в 1960-е громил в «Известиях» диссидентов (писателя, фронтовика Виктора Некрасова – за «низкопоклонство перед Западом»), в 1964-м получил назначение в Лондон, а в 1968-м – в США, где и проработал собкором «Известий», до самой перестройки отправляя в редакцию гневные статьи про американскую военщину и язвы капиталистического чистогана.
Приезжая иногда домой, в столицу нашей Родины, Стуруа забавлял друзей, коллег и барышень, катая их по солнечной, брежневской Москве на двухдверном Dodge Charger красного цвета, единственном в СССР.
В перестройку он выбрал свободу, остался жить в США, заседал в каких-то совместных комиссиях, делал бизнес в Миннесоте и в России, продал свои акции «Известий» кому-то из олигархов (кажется, Потанину) и продолжал писать в родную газету, только теперь уже про секс, бокс и другие гримасы мира.
Перед смертью, говорят, он дал большое интервью, где рассказал, что колебался – да, ошибался – бывало, но прожил большую красивую жизнь и подлецом все же не был.