Ницше и неосознанная трансцендентность
Итальянский традиционалист Юлиус Эвола, рассуждая в 14 главе «Восстания против современного мира» о внутренней трансформации, подлинной этике и «обретении самого себя», указывает, что «единственным современным мыслителем, подошедшим близко к этому взгляду, хотя и не зная об этом, был Ницше: он разработал точку зрения абсолютной морали с "натуралистической" основой».
Это важный момент не только для понимания восприятия Ницше Эволой, но и, говоря шире, для понимания немецкого философа в целом. По мнению Эволы, Ницше с верной стороны подошёл к вопросу реставрации подлинной этики, однако, как пишет итальянский мыслитель, «не знал об этом». Это «не знал» является ключевым намёком – по Эволе, Ницше, несмотря на его радикальный атеизм и натуралистические и биологические заблужения, смутно влеком к трансцендентному, что им не только не осознается, но и решительно отвергается.
Для разгадки этого противоречия ценен известный эпизод из жизни Ницше, связанный с его восхождением на гору Монте-Сакро в компании Лу Саломе. Биограф немецкого философа Сью Придо излагает эту историю следующим образом: «В процессе восхождения они вели беседу о своем юношеском богоборчестве. Она сочла, что он, подобно ей самой, на самом деле весьма религиозен. Она тоже в раннем возрасте утратила некогда горячую христианскую веру. Оба разговаривали о глубоких и неудовлетворенных религиозных потребностях. Это противопоставляло их Рэ, чей упрямый бездушный материализм казался им даже оскорбительным».
Представляется, что это очень точная характеристика подлинных устремлений Ницше, которая была верно воспринята Эволой. Действительно, Ницше подсознательно жаждет вечности, и чем это может быть, кроме как жаждой подлинно трансцендентных основ, утраченных разлагающейся западной культурой, которые практически невозможно обрести в условиях современного мира? Подобный поиск «духа» является одним из естественных состояний высокого человеческого существа.
В поздней работе «Оседлать тигра» Эвола, обращаясь к той же мысли, цитирует Жана Мари Гюйо, который ставит вопрос следующим образом: «Авторитарные метафизики и религии это детские помочи; настало время научиться ходить самостоятельно... Мы должны найти откровение в нас самих. Христа больше нет – пусть каждый из нас станет Христом для себя самого, пусть он обращается к Богу как захочет и как сумеет, или пускай даже отрицает Бога». Подобные идеи несомненно созвучны с ницшеанской этикой Заратустры. Однако Ницше сознательно сторонится любого поворота к «духу», даже временами давая волю своей тяге к вечному.
«Убийство Бога, не слишком ли велико было для нас это деяние? Не должны ли мы сами стать богами, чтобы быть достойными его?», – ставит вопрос Ницше в «Веселой науке». Современный человек, представитель так называемого «прогрессивного мира», явно не подходит для этой роли. Духовный и этический кризис мира, острое переживание краха и распада культуры лучшими людьми современности требует появления конструктивной идеи, будь то обращение к каким-то традиционным системам или появление чего-то радикально нового, но при этом укорененного всё в том же ощущении вечного.
Дмитрий Моисеев для Zentropa Orient Express 
