Самосожжение
Ещё один важнейший эпизод 31 января, который нельзя замять и обойти вниманием — ни властям, ни любителям «позитивного протеста». На Пушкинской площади Москвы в разгар разгонов протестов человек облился бензином и
поджёг себя. Успели потушить, и сейчас он в больнице.
Этот случай живо воскресает в памяти такой же шаг журналистки Ирины Славиной. Она
подожгла себя у здания МВД в Нижнем Новгороде, спустя день после обыска силовиков в доме Ирины под надуманным предлогом. Предсмертные слова Ирины
«В моей смерти прошу винить Российскую Федерацию!» до сих пор звучат зловещим фоном всей общественной жизни в стране.
Самосожжение не такой уж редкий способ протеста в странах «третьего мира». Там, где конфронтация между властью и народом носит особенно жёсткий и отчаянный характер. Самосожжение Мохаммеда Буазизи в Тунисе 10 лет назад стало стартовой точкой «Арабской весны».
Для многих самоубийство протеста становится актом не (или не только) отчаяния, но презрения к смерти, морального превосходства над врагом, демонстрацией низости угнетателей. Это своего рода апелляция к суду всего человечества, этике и «высшему суду» для религиозных людей. Самосожжение показывает степень разлома и непримиримости между властью и сопротивлением.
Известны и другие варианты осознанного самопожертвования в борьбе с тиранией. Так, 31 октября 2018 года анархист
Михаил Жлобицкий вошёл с самодельным взрывным устройством в Управление ФСБ Архангельска и привёл его в действие. В предсмертном послании Михаил
объяснил свой шаг пытками и садизмом сотрудников спецслужб и призвал единомышленников к революции.