Получила предложение, от которого сложно отказаться. Нет, не корпоратив на Бали. Круче!

29 сентября я буду вести митинг в защиту политзаключённых. Так как я начинающий ведущий, то помогать мне объявлять выступающих будет старший и более опытный товарищ - Сергей Смирнов.

Но если серьёзно, то приходите к 14.00 на проспект Сахарова. В 15 мы начнём митинг. Я надеюсь, что людей будет много. Очень много. Потому что нужно продолжать вытаскивать невиновных людей из лап СК, Прокуратуры и суда.

Уже есть реальные результаты массовой кампании поддержки фигурантов «Московского дела». Давайте сделаем следующий шаг. Ведь есть ещё «Новое величие», «Пензенское дело», есть Светлана Прокопьева и Анастасия Шевченко. И десятки и сотни других.

Мы можем их защитить.

Встречаемся 29 сентября на проспекте Сахарова. Вы легко узнаете меня - я буду на сцене рядом со Смирновым.

Чет я немного смеюсь над тем, как RTшная сетка во главе с очень впечатлительной любительницей во всем разбираться хвалится своим стримом во время митинга. Канал с миллионом подписчиков, профессиональные операторы, съемка с нескольких камер — все это смогло сгенерировать около 1,3к человек в онлайне. Ну это вот цифра, которую собирает наш с Сашей Плющевым стрим по четвергам ночью без экспертов, без профессионального оборудования на канале с 10 тысячами подписчиков. И вот теперь они в этой RTшной сетке нахваливают этот стрим, видимо, надеясь, что их позовут в следующие и дадут денег, как объяснил мне один конспиролог из Лондона.

Но я, конечно, желаю коллегам-стримерам удачи. Больше контента — лучше, чем меньше контента. Но к выбору гостей, как по мне, надо подходить более ответственно. Когда у вас три часа сидит человек, который не может говорить слова членораздельно, а ведущему не дают сказать и модерировать обсуждение — смотреть это физически тяжело.

Зашел в телеграм — какая-то Кантемировская дивизия тут. Запутался и ушел.

Светланке Прокопьевой сегодня рожденье. И это ее послание в свой день рождения.

Семь лет за две страницы текста

Я (мы?) – Светлана Прокопьева. Я журналист, и меня могут посадить на семь лет за «оправдание терроризма».

Почти год назад в Архангельске прогремел взрыв. Взрыв неожиданный, ошеломляющий – 17-летний Михаил Жлобицкий подорвал себя на входе в архангельское здание ФСБ. За несколько секунд до того он оставил предсмертную записку в Телеграме. Он написал, что идет на самоподрыв, потому что «ФСБ <оборзело>, фабрикует дела и пытает людей».

Этот взрыв в Архангельске стал темой моей очередной авторской колонки на радио «Эхо Москвы в Пскове». «Действуя умышленно», я написала текст под заглавием «Репрессии для государства». 7 ноября программа вышла в эфир, и потом текстовая версия появилась на сайте Псковской ленты новостей.

Прошел почти месяц, когда ПЛН и «Эху Москвы» прилетели предупреждения от Роскомнадзора – наш квази-цензор усмотрел в моем тексте «признаки оправдания терроризма». В начале декабря были составлены административные протоколы, которые в мировом суде обошлись двум СМИ в 350 тысяч рублей штрафа. Одновременно псковский следственный комитет начал проверку по статье 205.2 УК РФ – в отношении меня лично. Отчетливо замаячила перспектива уголовного дела, но мы смеялись и покручивали у виска пальцем. Да какое, к черту, оправдание терроризма? Роскомнадзор в своих предупреждениях не указал ни одной конкретной фразы или даже слова, где есть «признаки», да и не мог указать – таких слов там нет. Как вскоре выяснилось, это не важно.

6 февраля я открыла дверь на звонок, и десяток вооруженных людей в касках оттеснили меня щитами к стене в дальней комнате. Так я узнала о том, что уголовное дело все-таки возбуждено.

Обыск – мерзкая и унизительная процедура. Одни незнакомые люди роются в твоих вещах, другие безучастно за этим смотрят. Старые записи, кассовые чеки, письма с иностранными штампами – все вдруг приобретает подозрительный, криминальный оттенок, все требует объяснений. Твои вещи, самые важные и необходимые – ноутбук, телефон – становятся «вещественными доказательствами». Твои коллеги и родственники теперь запросто могут оказаться «соучастниками».

В тот день меня ограбили – забрали три ноута, два телефона, диктофон, флешки. Через полгода – ограбили еще раз, заблокировав мои счета.  Я была еще только «подозреваемой», когда меня внесли в список действующих экстремистов и террористов Росфинмониторинга. Теперь я не могу завести банковскую карту на свое имя, открыть депозит или оформить ипотеку – государство вычеркнуло меня из нормальной экономической жизни.

Им осталось отобрать у меня последнее – свободу – и вот, 20 сентября мой процессуальный статус изменился. Сегодня я официально обвиняемая в преступлении по статье 205.2, часть 2 – оправдание терроризма с использованием средств массовой информации. Это штраф до миллиона рублей или лишение свободы сроком до семи лет.

Я не признаю вину и считаю свое уголовное дело банальной местью обиженных силовиков. В том тексте я возложила на них самих ответственность за архангельский взрыв. Я написала о том, что репрессивное государство дождалось ответной реакции. Что жестокая правоохранительная политика ожесточает граждан. Что заблокированные законные пути выталкивают энергию протеста вот в такое, общественно-опасное, русло.

Если вы не боитесь, опубликуйте цитату: «Сильное государство. Сильный президент, сильный губернатор. Страна, власть в которой принадлежит силовикам.

Поколение, к которому принадлежал архангельский подрывник, выросло в этой атмосфере. Они знают, что на митинги ходить нельзя – разгонят, а то и побьют, потом осудят. Они знают, что одиночные пикеты наказуемы. Они видят, что только в определенном наборе партий ты можешь безболезненно состоять и только определенный спектр мнений можно высказывать без опаски. Это поколение выучило на примерах, что в суде справедливости не добьешься – суд проштампует решение, с которым пришел товарищ майор.

Многолетнее ограничение политических и гражданских свобод создало в России не просто несвободное, а репрессивное государство. Государство, с которым небезопасно и страшно иметь дело».

Я по-прежнему так думаю. Более того, на мой взгляд, этим уголовным делом государство лишь подтвердило мои тезисы. «Наказать. Доказать вину и засудить – вот их единственная задача. Хватит и малейшей формальной зацепки, чтобы человека затащило в жернова судопроизводства».

Я не оправдывала терроризм. Я анализировала причины теракта. Я пыталась понять, почему молодой парень, которому жить и жить, решился на преступление-самоубийство. Возможно, я ошиблась в реконструкции его мотивов – и хорошо, если ошиблась! – но никто этого не доказал. Обвинение вместо обсуждения – это, знаете ли, довольно примитивная и грубая позиция. Это кулак в лицо в ответ на устное замечание.

Это кулак в лицо каждому журналисту нашей страны.

Нельзя заранее знать, какие именно слова, в каком порядке расставленные, заденут очередного облеченного властью силовика. Они назвали преступлением высказанное мнение. Они конструируют преступника из человека, который просто сделал свою работу.

По такому же принципу можно выдумать уголовное дело из любого, более-менее острого текста. Достаточно найти «экспертов», которые подпишут нужное следователю «экспертное заключение». Зная об этом, возьмете ли вы в работу проблемную тему? Поставите ли вы вопросы, которые наверняка выбесят власть? Решитесь ли уличить в преступлении того, кто носит погоны?

Мое уголовное дело – это убийство свободы слова. Имея перед глазами мой пример, десятки и сотни других журналистов не решатся вовремя сказать правду.

На два поста разделилось, я забыл, что телеграм ограничивает четырьмя тысячами, но, в общем, это ⬆️ Светкин текст.

Наверное, позже всех посмотрел очень грустный фильм про Реутов ТВ. Очень любил это шоу. А сейчас никого не жалко. Все они злые, не только Огурцов, но даже Федоров. И особенно Шмель — тот вообще запредельно злобный чувак.

Журналистов «Эха Москвы в Пскове» и «Псковской ленты новостей», принявших участие в акции солидарности со Светланой Прокопьевой и опубликовавших тексты в её защиту, вызвали в Следственный комитет по Псковской области для допроса.

Двоих псковских журналистов сегодня вызывали на допрос в местный Следственный комитет по делу журналистки Светланы Прокопьевой, которую обвиняют в оправдании терроризма. Впрочем, главный редактор «Эха Москвы в Пскове» Максим Костиков, побывавший в Следкоме, сказал «Открытым медиа», что никаких претензий к журналистам нет, они проходят как свидетели:

«Это была обычная беседа со следователем, минут на 20. Ничего страшного там не было. Всё хорошо».

Журналисты находятся под подпиской о неразглашении и не могут рассказать детали беседы, сказал он нам.

На этой неделе несколько десятков СМИ напечатали открытое письмо Светланы Прокопьевой, которой грозит семь лет колонии или крупный штраф за колонку, в которой она рассуждала о прошлогоднем взрыве в приёмной УФСБ Архангельской области.

Письмо подписали (список будет пополняться)

Посмотрел на Новой и Дожде. Письмо. Открытое. Где его открыто подписывают — хрен пойми. Ни одной ссылки. Наверное, блогеров кто-то обходит с подписным листом, и они, блогеры то есть, как это у них, блогеров, принято, ставят закорючки под рукописным текстом. Я, может, тоже блогер. Но ко мне с листом не пришли, и закорючку под письмом мне не поставить. Не пополню список.

Подментованные эксперты Крюкова и Тарасов. 10 лет работы на репрессии математички и переводчика. От нацболов до Синицы


Основанием для обвинительного приговора Владиславу Синице стали две экспертизы твита. Одну из них — психолого-лингвистическую — провели переводчик Александр Тарасов и учительница математики, основательница АНО «Центр социокультурных экспертиз» Наталия Крюкова. Напоминаем о других сомнительных уголовных делах, в которых последние 10 лет участвуют эти эксперты.

В 2009 году эксперты усмотрели признаки экстремизма в листовках, обнаруженных дома у нацбола Николая Авдюшенкова. На этом основании активисту вменили часть 2 статьи 282.2 УК (участие в деятельности запрещенной организации), Авдюшенкову дали год условно. «Заключение экспертизы <…> носило предвзятый по отношению к подследственному характер и неправомерно увязывало содержание исследуемых материалов (в частности, листовок с надписями "Убей в себе раба!" и "Он доверял правительству и президенту!") с деятельностью запрещенной Национал-Большевистской партией».


Вместе с Крюковой экспертизу по делу руководителя карельского отделения общества «Мемориал», исследователя массовых захоронений времен большого террора Юрия Дмитриева проводили кандидат искусствоведения Евгения Борейша-Покорская и врач-педиатр по фамилии Тарасова. Они признали порнографическими девять фотографий из материалов уголовного дела — в дальнейшем по четырем из этих девяти фотографий следователь предъявил историку обвинение.


Для уголовного дела сочинского инженера Виктора Ночевнова об оскорблении чувств верующих лингвистическое исследование составили Крюкова и Тарасов, а для двух религиоведческих экспертиз они привлекли и политолога Котельникова. Экспертизы изобиловали ссылками на религиозные догматы — например, в одной из них упоминался Догмат о иконопочитании, принятый на Седьмом Вселенском соборе в 787 году (он же Второй Никейский собор).


Дело парка Торфянка
В июне 2015 года неизвестные огородили часть парка «Торфянка» в Лосиноостровском районе Москвы, снесли тротуары, поставили бытовки и водрузили деревянный поклонный крест — вскоре выяснилось, что на месте парка планируется строительство храма. Начались протесты — местные жители круглосуточно дежурили, препятствуя ввозу строительных материалов. В ноябре 2016 года силовики задержали 13 протестующих.
По поручению следствия переводчик Тарасов и учительница Крюкова проводили психолого-лингвистическую экспертизу; при этом себя в этом исследовании они определяли как «кандидата психологических наук, доктора культурологии» и «кандидата педагогических наук» соответственно. Сооснователь «Диссернета» и защитник парка Андрей Ростовцев указывал, что «доктора культурологии Тарасова Александра Евгеньевича в природе не существует».


По подсчетам «Медузы», «Центр социокультурных экспертиз» написал более 50 исследований для уголовных дел в отношении Свидетелей Иеговы; Тарасов и Крюкова участвовали в каждой из них.


В марте 2012 года участницы группы Pussy Riot Надежда Толоконников, Мария Алехина и Екатерина Самуцевич были арестованы по обвинению в хулиганстве (статья 213 УК) за панк-молебен в храме Христа Спасителя.
Сразу после возбуждения дела культуролог Батов вместе с переводчиком Тарасовым провели «психолого-лингвистическое исследование», которое легло в основу обвинения.

Тарасов и Крюкова навсегда должны быть лишены права делать какие-либо заключения для правоохранительных и судебных органов.

Опечатка? Или таки надо брать?

Наки пишет о каком-то фильме Пивоварова про порно, но я не представляю, что ещё можно нового сказать на эту тему после шокирующего расследования Реутов-ТВ «Почему мужчины смотрят порно?»

Разве только снять сиквел «Почему женщины смотрят порно?»

Вообще телевизор не смотрю уже несколько лет. Все мои представления о современном телевидении складываются из походов в буфет райпо или кафе «Центральное». Которое от того же райпо, дверь напротив. Демократичная атмосфера буфета мне ближе. И там всегда в изобилии удобная закуска – пирожки, судаки в кляре, жареная ряпушка и всякая такая мелочь. В телевизоре буфета лейтенант Коломбо днем и Малахов вечером. Панелька где-то в углу зала за стойкой, и даже Малахов оттуда не слишком докучает. О Питере Фальке и говорить нечего. Культурному отдыху не препятствует.

В кафе «Центральное» предпочитают держать посетителей в курсе политической повестки дня. И на экране в основном крутят «Россию-1». Заходил я последний раз уже очень давно – настолько, что в обычном сварливом шоу обсуждали воскрешение Бабченко. Тема откровенно не жгла, градус падал настолько, что я это чувствовал спиной, повернутой к телевизору. Наконец, ведущий (или кто-то там, кричавший чаще всех) объявил буквально следующее: «Черт с ним, с Бабченко! Давайте лучше поговорим о том, что Украина – несостоятельное государство». В точности так и сказал. Ответом был дружный приветственный гул студии.

Я закусил оставшееся четвертинкой котлеты и перешел в буфет. Там голосом Альфа лейтенант Коломбо получал от свидетеля ключ к разгадке какого-то преступления.

Поздравляю мой любимый и родной бар Хроники с днем рождения. Поздравляю издалека, давно не был. Но доберусь обязательно. Хроники рулят миром.

Почему в футболе трансферные окна только для перехода игроков? Почему то же самое не ввести и для тренеров? Мне кажется, это маленько нагрузило бы владельцев и менеджмент клубов ответственностью за принимаемые решения. Ошибся с выбором тренера -- ну ок, жди трансферного периода, когда можно нанять другого.

Живет у нас в районе такой чудесный человек – Марина Сиденко. Она ученый-орнитолог, работает в заказнике «Ремдовский». В прошлом году Марина организовала первый в России приют для пострадавших аистов – в него принимают со всего Северо-Запада птиц, сломавших крыло или лапу. Оставшихся без родителей птенцов. Кормят, выхаживают. Дают возможность вернуться в дикую природу. Или оставляют на вечное поселение тех, у кого такой возможности уже не будет.

Марина – определенно ангел, хотя крыльев у нее вроде и не видно. Тащит на себе «Дом белого аиста», ведь никакого казенного финансирования на этот проект не существует. И все это помимо основной своей работы в заказнике. Которая оценивается государством примерно  в три копейки.

А недавно Марина побывала в новой для себя роли. У них в огромном заказнике весь штат – полтора сотрудника. И Марина подменяла госинспектора по охране, который уходил в отпуск. То есть должна была ловить и штрафовать нарушителей режима особо охраняемой природной территории. А сейчас написала об этом текст. Для меня, например, в нем множество открытий, почитайте сами – по-моему, очень интересно.
https://vk.com/wall-75598918_23174

То один, то другой знакомый пишет: с меня взяли подписку о неразглашении. Или «отобрали» – как пишут юристы. Вот Лев Шлосберг выходит с допроса в СК и сообщает: «Следователя интересовали мои отношения со Светланой Прокопьевой и другими людьми, упомянутыми в деле, имена которых не могу назвать из-за взятой у меня подписки о неразглашении. Отказаться от дачи подписки о неразглашении закон не позволяет».

Я читаю и не понимаю: Лев, ты в каком официальном статусе проходишь по этому липовому делу? Понятой? Потерпевший? Свидетель «оправдания терроризма»? С какого это перепугу? Кто и на каких основаниях может подсовывать тебе эту бумажку?

Но еще интереснее с самой Светой Прокопьевой. С нее тоже взята подписка. Хотя в конце сентября ей предъявили обвинение, то есть ее статус вроде бы очевиден – обвиняемая. Однако ж ни у обвиняемого, ни даже у подозреваемого не могут отбирать подписку о неразглашении – на этот счет есть определение Конституционного суда 15-летней выдержки.

На фига ж играть в поддавки с упырями? У них из дела во все стороны белые нитки торчат, а вы так и будете говорить: не могу, мол, ничего сказать, подписку взяли?

Комментарий о вчерашнем допросе в Следственном комитете вызвал дискуссию о том, вправе ли свидетель отказаться от предложенной ему следователем (статья 161 УПК РФ) подписки о неразглашении и насколько такой отказ опасен для человека и полезен для обвиняемого.

Ответ простой: даже отказавшись от подписки (этот отказ легко засвидетельствуют понятые), вы не снимаете с себя ответственность за разглашение ставших вам известными в процессе допроса материалов следствия без согласия следователя, что является уголовным преступлением (статья 310 УК РФ). А кодексы, как говорил классик, надо чтить.

Но не это главное. Подписка о неразглашении материалов следствия не обязывает человека стать подлецом и начать говорить неправду. На ваши показания на допросе эта подписка не влияет никоим образом. Она не создает никаких новых обстоятельств. Честным человеком вы будете и с подпиской, и без неё.

Вчера мне были заданы следователем два вопроса. Один из них, по мнению следователя, составлял тайну следствия. Мой ответ на этот вопрос: 1) соответствовал действительности и 2) не создал никаких возможностей для оценки действий Светланы Прокопьевой как противоправных. Злоупотребить этим ответом против интересов Светланы невозможно.

И очень важное в заключении: с момента прекращения уголовного дела (а я уверен, что только такой вариант является законным) или с момента вынесения обвинительного заключения и передачи дела для ознакомления обвиняемому и адвокатам (эта угроза остаётся) все подписки о неразглашении утрачивают силу. Всё, что было сказано на допросах, может быть оглашено – и в прессе, и в суде, если он состоится.

Подписка о неразглашении – это временная ширма, после снятия которой всё тайное становится явным. Не бойтесь ширмы, она раскроется. Бойтесь тех, кто под прикрытием этой ширмы начинает лгать и наговаривать, надеясь на то, что подлое останется тайным.

Подробные профессиональные пояснения можно найти здесь.

Многие общеупотребительные нынче словечки, которыми обозначают группы лиц, ещё дебильнее, если произносить или писать их в единственном числе: огнеборец, правоохранитель, силовик – вообще ведь обоссака, какая-то гоголевская «Женитьба». Иван Павлович Яичница, силовик.