«Нецелесообразен».
https://ufa1.ru/text/gorod/66356731/
Size: a a a
2019 November 23
Оценим новогоднее благоустройство перед «Европейским» на Киевской. Красиво?
arkhlikbez
Прыжковая вышка в бассейне спорткомплекса «Олимпийский» — работа художника-монументалиста Евгения Аблина. Его произведения украшают самые видные здания эпохи модернизма, в том числе знаковый дворец пионеров на Воробьевых горах, во многом определивший появление и направление развития самого стиля.
Наверное, последнее фото вышки. Сделано Николаем Васильевым в конце октября.
Две голубятни в Долгопрудном.
Первая водонапорная станция Кёнигсберга — Гардерсхоф — в дизайне городских люков. Узнаваемость и преемственность.
2019 November 24
Настасьинский переулок в Москве, существующий сотни лет, будет (скорее всего) переименован в улицу Марка Захарова. Как вам такое возвращение к советским традициям?
Анонимный опрос
Проголосовало: 7706
В годы ВОВ в Ростов приезжала Клементина Черчилль, привезла гору медицинского оборудования, в том числе кроватей. Визит и помощь недавно отметили мемориальной доской. Но мало кто знает, что английские кровати от «Черчиллихи» (так «благодарные» ростовчане называли жену Уинстона) до сих пор стоят и здравствуют в некоторых медучреждениях.
Надо в первую очередь показывать эти кровати как городскую достопримечательность. Город разваливается, зато тут блюдём наследие!
Надо в первую очередь показывать эти кровати как городскую достопримечательность. Город разваливается, зато тут блюдём наследие!
Как вам такой дачный дом-купол?
Дом, в котором родилась Фаина Раневская, Таганрог.
Клуб завода «Каучук», построенный в 1927-1929 годах по проекту Константина Мельникова.
ЖЭК-арт Таганрога.
Глобус Кемерово.
2019 November 25
Великий Новгород, завод «Трансвит».
Кованый козырёк в Ростове-на-Дону. Металлические детали надо сохранять — они придают свою толику очарования старым домам.
Необычная вертикальная трибуна стадиона «Паркен» в Копенгагене. Летом на этой арене сборная России проведёт одну игру на Евро-2020.
Василий Немирович-Данченко достаточно талантливо описывал города. Вот что он, например, пишет о прусском Кёнигсберге в 1893 году:
«…Кто попадает в Кёнигсберг не из России, а из Германии, тому он покажется совсем не немецким городом. Жалкие, мелкие домишки отдалённых улиц, грязь, слоями лежащая на самых главных, неопрятность жителей, массы славянских типов и множество евреев, встречающихся повсюду, дороговизна гостиниц и отсутствие всякого комфорта в них переносят вас куда хотите, в Россию, Литву, Польшу, но никак не в опрятную Германию.
Какие-то допотопные, мохом поросшие извозчики, подобных которым вы встретите только в Вильне, дребезжащие коляски, нищие на улицах, отсутствие всякого порядка и обилие кабаков на каждом шагу, запутанные лабиринты дальних переулков, с бушующими пьяными, приземистые землянки, даже чуть не рядом с историческими дворцами и башнями – характеризуют этот важный порт.
Почему Кёнигсберг считается в Пруссии вторым после Берлина городом – я не понимаю. Ещё в прошлом так, но теперь, какое же сравнение хотя бы с Кельном? Что касается до меня, я более противного места в Германии не знаю.
На рубеже двух государств Кёнигсберг успел соединить у себя пороки того и другого, не усвоив их достоинств… Напрасно пруссаки «для улучшения породы» держат тут отличные войска, напрасно во всех концах этого старого города целые дни играет военная музыка, полиция выбивается из сил очистить его – проходит десятилетие за десятилетием и даже прусская муштра ничего не может сделать с Кёнигсбергом…
Громадные сараи для склада товаров вырастают по его каналам, великолепные дома строятся богатеющими производителями «токаев, хересов и шампанских», общественные здания поражают своей красотой – но как в старой Москве, здешняя улица всё-таки остаётся такой же кривой и грязной, а закоулки такими же непроходимыми, как и прежде.
Тысячи судов приходят в Кёнигсбергские каналы – тысячи судов уходят отсюда. Богатство волной льётся, миллионеров считают десятками, но они положительно тонут в общей непроглядной массе. Торжественный замок королей, мрачный, облупившийся и почерневший, стоит посреди пустынной площади.
Внутри его – что ни шаг, то воспоминание о крупных событиях, от каждого камня здесь веет легендой, от каждых массивных и чёрных ворот – кровью, - но никому не приходит в голову поддержать эту древность, сохранить её от разрушения, хотя бы для того, чтобы потомки, глядя на неё, могли ужасаться варварству и кровожадности своих предков. Правда, собор – великолепен. Я говорю о новом, с его красными колоннами, разветвляющимися вверху в красивые и величественные своды, с его расписными окнами и царственными звуками великолепного органа; но отойдите несколько шагов в сторону – и вас со всех сторон охватят дома старого Кёнигсберга, покосившиеся, жалкие, бедные…
…Кёнигсберг очень близок к русской границе – и поэтому всего более знаком с нами. Тут зачастую бывают русские купцы, приказчики больших торговых домов, приезжающие из глубины России, из Ельца, например, из Самары и Саратова. Из Кёнигсберга идут к нам вина, фабрикующиеся здесь из рейнвейна.
Существует целая наука, как из плохонького писспортера или цильтингера приготовить хорошее токайское вино или превосходную мадеру, сделавшую, якобы, путешествие в Индию и обратно, прежде чем вам её, со всевозможной помпой золочёных пробок и этикеток, подадут в петербургском или московском ресторане.
Тут же приготовляются и самые настоящие шампанские вина, даже во сне не видевшие Шампани. В этом отношении Кёнигсберг мало-помалу начинает отбивать всю практику выгодных фальсификаций у заматоревшего на этом промысле Гамбурга. Но я не стану вам рассказывать о подлогах виноделания. Это не по моей части…»
«…Кто попадает в Кёнигсберг не из России, а из Германии, тому он покажется совсем не немецким городом. Жалкие, мелкие домишки отдалённых улиц, грязь, слоями лежащая на самых главных, неопрятность жителей, массы славянских типов и множество евреев, встречающихся повсюду, дороговизна гостиниц и отсутствие всякого комфорта в них переносят вас куда хотите, в Россию, Литву, Польшу, но никак не в опрятную Германию.
Какие-то допотопные, мохом поросшие извозчики, подобных которым вы встретите только в Вильне, дребезжащие коляски, нищие на улицах, отсутствие всякого порядка и обилие кабаков на каждом шагу, запутанные лабиринты дальних переулков, с бушующими пьяными, приземистые землянки, даже чуть не рядом с историческими дворцами и башнями – характеризуют этот важный порт.
Почему Кёнигсберг считается в Пруссии вторым после Берлина городом – я не понимаю. Ещё в прошлом так, но теперь, какое же сравнение хотя бы с Кельном? Что касается до меня, я более противного места в Германии не знаю.
На рубеже двух государств Кёнигсберг успел соединить у себя пороки того и другого, не усвоив их достоинств… Напрасно пруссаки «для улучшения породы» держат тут отличные войска, напрасно во всех концах этого старого города целые дни играет военная музыка, полиция выбивается из сил очистить его – проходит десятилетие за десятилетием и даже прусская муштра ничего не может сделать с Кёнигсбергом…
Громадные сараи для склада товаров вырастают по его каналам, великолепные дома строятся богатеющими производителями «токаев, хересов и шампанских», общественные здания поражают своей красотой – но как в старой Москве, здешняя улица всё-таки остаётся такой же кривой и грязной, а закоулки такими же непроходимыми, как и прежде.
Тысячи судов приходят в Кёнигсбергские каналы – тысячи судов уходят отсюда. Богатство волной льётся, миллионеров считают десятками, но они положительно тонут в общей непроглядной массе. Торжественный замок королей, мрачный, облупившийся и почерневший, стоит посреди пустынной площади.
Внутри его – что ни шаг, то воспоминание о крупных событиях, от каждого камня здесь веет легендой, от каждых массивных и чёрных ворот – кровью, - но никому не приходит в голову поддержать эту древность, сохранить её от разрушения, хотя бы для того, чтобы потомки, глядя на неё, могли ужасаться варварству и кровожадности своих предков. Правда, собор – великолепен. Я говорю о новом, с его красными колоннами, разветвляющимися вверху в красивые и величественные своды, с его расписными окнами и царственными звуками великолепного органа; но отойдите несколько шагов в сторону – и вас со всех сторон охватят дома старого Кёнигсберга, покосившиеся, жалкие, бедные…
…Кёнигсберг очень близок к русской границе – и поэтому всего более знаком с нами. Тут зачастую бывают русские купцы, приказчики больших торговых домов, приезжающие из глубины России, из Ельца, например, из Самары и Саратова. Из Кёнигсберга идут к нам вина, фабрикующиеся здесь из рейнвейна.
Существует целая наука, как из плохонького писспортера или цильтингера приготовить хорошее токайское вино или превосходную мадеру, сделавшую, якобы, путешествие в Индию и обратно, прежде чем вам её, со всевозможной помпой золочёных пробок и этикеток, подадут в петербургском или московском ресторане.
Тут же приготовляются и самые настоящие шампанские вина, даже во сне не видевшие Шампани. В этом отношении Кёнигсберг мало-помалу начинает отбивать всю практику выгодных фальсификаций у заматоревшего на этом промысле Гамбурга. Но я не стану вам рассказывать о подлогах виноделания. Это не по моей части…»