Эксперты бросили свой взор на новую обстановку, сделанную в Овальном кабинете президентом Байденом после переезда.

Первым нововведением стало (что несколько комично) исчезновение “красной кнопки”, нажатием которой Трамп заказывал себе стакан диетической колы.

Вслед за красной кнопкой, однако, исчез Уинстон Черчилль, чей бюст имелся в кабинете при Буше, исчез при Обаме, вновь появился при Трампе и вот снова отправился в запасники. Из этого можно сделать вывод, что Байден не желает дразнить бывшие британские колонии образом архаичного империалиста с откровенно расистскими взглядами.

Вместе с Черчиллем исчез Эндрю Джексон — очевидно, Байден, при котором первая женщина-индианка становится секретарём внутренних дел, не желает дразнить также коренных американцев, которых сгонял с родных земель Джексон.

Зато появились Франклин Делано Рузвельт (в виде портрета) и его преемник Гарри Трумэн (в виде бюста): они, очевидно, должны символизировать труднейший период, в который придётся действовать Байдену (некий аналог Второй Мировой войны и последующее переустройство мира): стоит отметить, что в некоторых публикациях задачи Байдена сравнивают именно с задачами, стоявшими перед Трумэном. Что касается Рузвельта — то, помимо предполагаемого сигнала Европе о возможности восстановления старых добрых союзов.

Наконец, из новых персонажей стоит отметить бюсты Розы Паркс, героини борьбы против расовой сегрегации, и Сезара Чавеса, профсоюзного лидера и сына мексиканского иммигранта. Паркс, вероятно, призвана усилить сигнал, направляемый чернокожему населению (она добавлена к уже стоявшему в кабинете при прежних президентах Мартину Лютеру Кингу). Сезар Чавес же — сигнал латиноамериканским и левым избирателям, также в своём большинстве выбравших в этом году Байдена.

Некоторую иронию содержит в себе тот факт, что покойный Чавес в 1970-х годах резко возражал против нелегальных иммигрантов и даже проводил кампании за их массовые депортации. Но для “иконы левых и испаноязычных в Овальном кабинете” этот образ можно считать, пожалуй, идеальным — Чавес, по крайней мере, самая умеренная из возможных кандидатур.

Таким образом, в целом кабинет Байдена, если он действительно отражает приоритеты его будущего правления, посылает мессидж “никого не злить, всем оказать символическое уважение”: в некотором смысле это отражение кадровой политики, в которой Байден уже отличился не только значительным количеством национальных меньшинств, но также первым министром-геем и первым замминистра-трансгендером.

Ограничится ли дело символами или Америку действительно ожидает “инклюзивное” будущее с попыткой соблюсти интересы всех активных групп — покажет время.

Судя по заголовкам западных СМИ, самым большим для западного истеблишмента сюрпризом стала посадка А. Навального, "несмотря на протесты и западное возмущение".

Те, кто строил многочисленные рассуждения вокруг "Ловушки, в которую Навальный/кураторы Навального загнали Кремль” или “Ведь посадить такого героя невозможно”, сменили свою парадигму рассуждений, столкнувшись с российской реальностью.

Очевидно, ставка делалась именно на то, что в обстановке накрученной международной истерии российское государство смирится с появлением “политика вне общих правил”, которого трогать себе дороже - и, таким образом, создастся прецедент торжества медиакратии над российским суверенитетом на российской же территории.

В действительности российское государство продемонстрировало, что границы его действий определяются точно не имитацией массового протеста и не западными медийно-дипломатическими накатами. И тем самым послало достаточно ясный сигнал в будущее - тем, кто будет предпринимать новые попытки реализации той же концепции, направленной на коррозию суверенитета.

Дискуссия о возвращении памятника Дзержинскому на Лубянскую площадь превратилась в любопытный феномен.

Отличительной чертой “хайпа по-российски” является, с одной стороны, ограниченное число тем, имеющих по-настоящему большую площадь поражения (и в большинстве своём это темы историко-символические), а с другой - отсутствие чётко выраженной двухполярности, наблюдаемой в большинстве западных стран.

Так, если в случае США, Великобритании или даже Бельгии вопрос о любом “противоречивом” монументе имеет чётко выраженные две стороны (консерваторы с одной и адепты “новой этики” с другой).

В случае с Лубянкой общество немедленно и предсказуемо раздробилось на тех, кто горячо поддерживает возвращение Дзержинского; тех, кто призывает поставить памятники жертвам ЧК и революционного террора; тех, кто (как экс-министр культуры Швыдкой) предлагает памятник “объединяющей общество фигуре” Ю. Андропова.  

Любопытно, что со стороны собственно государственного мейнстрима - в данном случае в лице зам. гендиректора музеев московского Кремля Баталова - предсказуемо прозвучала в качестве “объединяющей” кандидатура Александра Невского. Это говорит о том, что современный центристский государственный дискурс оперирует тоже не слишком большим набором исторических деятелей, не вызывающих возражений ни у кого - фактически этот список сводится к учёным, мореплавателям и полководцам оборонительных войн.

Несмотря на планируемое широкое голосование по данному вопросу, “победа на выборах”, скорее всего, останется за консерваторами и Александром Невским.

Информация о введении нового “цифрового” “налога на Google”, формально относится к мерам по поддержке отечественной IT-отрасли. Однако если поместить эту инициативу в контекст последних мер российского руководства по подготовке вероятных жёстких мер в отношении гигантов Биг Теха, то она выглядит очередным (техническим) шагом в сторону суверенизации российского интернет-пространства и переведения его под максимальный национальный контроль.

Стоит отметить, что в самой российской власти, вопреки мнению пессимистически настроенных блогерских масс (в России около 750 тыс. человек зарабатывают на жизнь блогерством, причём по большей части, разумеется, на западных платформах - Youtube, Instagram, TikTok), сторонников радикального разрыва с западными платформами не так много. Даже президент говорит о подобной мере как о вынужденной, на которой Россию лишь могут толкнуть необдуманные действия самих платформ.

Однако вне зависимости от того, насколько либерально-прогрессивными и непохожими на коллег из Китая хотят выглядеть чиновники России - уже в этом году (на фоне парламентских выборов), зарубежные платформы продемонстрируют совершенно явные попытки как одностороннего навязывания несистемно-оппозиционной политической рекламы, так и информационной цензуры российского политического пространства.

Отчасти они обречены на такие попытки из-за давления, которое на них будет оказываться американской администрацией. Как следствие - на фоне обострений между национальными правительствами стран НАТО и американскими соцсетями (мы видим конфликты от Франции до Австралии) - Россия практически гарантированно будет вынуждена либо принудить Facebook и Google к сотрудничеству, либо перейти от “изучения опыта китайских коллег” к его перенятию.

Ровно год назад ВОЗ объявила о начале мировой пандемии коронавируса.

Полные и частичные локдауны, перешедшие во многих странах в хроническое состояние, падение национальных экономик и изменение “структур повседневности” многих сотен миллионов землян - это видимые, но, возможно, не самые главные итоги коронавирусного года.

Более серьёзным и долгосрочным эффектом может оказаться, например, резкое падение рождаемости в подавляющем большинстве развитых стран - своеобразные антирекорды зафиксированы в 2020 году в США, Италии и большинстве европейских государств. Причём особенно серьёзно проявился отложенный эффект - так, Франция в 2020 году показала наименьшее число рождений со времён окончания бэби-бума в 1970-х, а январь 2021 вообще откатил ситуацию ко Второй мировой войне. В Испании рождаемость в начале 2021 года упала по сравнению с началом 2020-го на 20%. В США, где рождаемость падала в течение десятилетия и в 2020-м достигла 35-летнего минимума в 2021-м ожидается падение ещё на 300 000 младенцев.

Таким образом, “косвенные” жертвы пандемии в развитых странах количественно сильно превзойдут прямые (которыми стали в основном пожилые люди) - а эхо 2020-2021 годов ещё долго, вероятно, до конца века, будет отдаваться в мировой истории.

Россия на этом фоне выглядит достаточно терпимо - что связано отчасти с краткостью периода самоизоляции, отчасти же с не слишком строгим соблюдением наложенных ограничений: рекордное падение численности населения РФ связано в действительности с отъездом постоянно проживающих в России мигрантов, оставшихся временно или постоянно без работы; само же снижение рождаемости оказалось ниже большинства европейских стран и Северной Америки.

У этих изменений имеется прямое геополитическое измерение: под них будет строиться миграционная политика Запада, в связи с чем можно ожидать новой волны “переселения народов”.  

Также коронавирус неожиданно усугубил раскол (на фоне сохраняющегося риторического единства) западных стран, принеся в последние месяцы термин “вакцинный национализм”: скандалы между Евросоюзом и Америкой, не желающей делиться своей вакциной, и в самой Европе, где буквально на днях решением Италии был заблокирован экспорт вакцины за пределы ЕС (в Австралию), стали рутиной.

Дополнительным фактором раздора стал “Спутник V”, прошедший за полгода путь от новости до труднообходимого элемента, вбивающего клин не только между восточной и западной частями ЕС, но и между обществом и элитами в целом ряде европейских стран.

Любопытно, что для этого России не потребовалось на сей раз ничего, кроме создания действительно глобально востребованного продукта - что можно считать не просто позитивным, но и отчасти историческим моментом для нашей страны.

Подавляющее большинство европейских публикаций о тройных видеопереговорах Путина — Меркель — Макрона озаглавлено “Европейские лидеры обсудили с Путиным Sputnik V”. Это говорит о месте, которое занимают в реальной политической повестке реального Евросоюза такие громкие, казалось бы, темы, как Донбасс, Навальный и Белоруссия.

По сути вопрос одобрения, производства и распространения в ЕС российской вакцины — является в списке тем для обсуждения единственным, по которому могут вестись собственно переговоры, то есть дискуссия о путях достижения результата, приемлемого и даже желаемого для обеих сторон.

Прочие “темы обсуждения” — представляют собой в чистом виде тупики. Белоруссия, и Донбасс, и Навальный — сюжеты, в которых представляемая Макроном и Меркель сторона потерпела крушение своих планов, и для любого изменения ситуации в желаемом для них ключе — Россия по каким-то причинам должна ухудшить собственные позиции, ограничить собственное влияние или даже собственный суверенитет и безопасность.

Единственным же товаром, который Меркель и Макрон могут предложить взамен, является “возможность обсудить ослабление санкций” - тех самых, которые были введены в связи с требованиями. Такой подход имеет крайне мало общего с дипломатией — и в особенности странно смотрится в ситуации, когда ослабленные политики требуют уступок от сильного.

От перечисленных сюжетов и Меркель, и Макрон, по большому счёту, в действительности хотят, чтобы те по возможности вообще никак не развивались в течение ближайшего года. Ибо у Меркель задача на оставшиеся месяцы — минимизировать недовольство своей политикой. Макрону же через год предстоят выборы, которые, судя по динамичному развитию ситуации во Франции, обещают быть яркими даже по местным меркам. В связи с чем Макрон опять усиленно изображает из себя ястреба, лидера континента и даже имитирует «французский маккартизм» с разоблачением левацких перегибов, а заодно виртуально атакует российского президента.

В итоге, похоже, сейчас в руках у российского лидера находятся механизмы, позволяющие ему оказывать давление на европейских коллег без какого-либо даже разговора об уступках. Ему достаточно решать, реагировать или нет на “внешнюю”, ритуально-антироссийскую часть политики ЕС.

Предложение Байдена Путину “провести саммит в третьей стране” приводит к крайне небольшому числу потенциальных вариантов.

Фактически страны, которые отвечали бы в минимальной степени логичным при организации подобной встречи требованиям, можно пересчитать по пальцам одной руки.

Такая страна должна а) иметь не слишком печальную на данный момент статистику по новым случаям коронавируса, б) находиться если не в равно хороших, то по крайней мере в приемлемых отношениях и с Россией, и с США, в) быть способной обеспечить безопасность мероприятия такого уровня.

Экзотические азиатские варианты вроде Сингапура (Брунея, Малайзии) не подходят отчасти из-за одинаково неудобной для обоих лидеров логистики, отчасти из-за доминирования в регионе китайского супергиганта, проводить встречу “в тени” которого значило бы нагрузить ее неоправданным политическим содержанием.

Варианты южноамериканские отпадают отчасти из-за отсутствия соответствующей инфраструктуры, отчасти из-за ситуации с Covid-19, отчасти из-за либо резко проамериканской, либо резко антиамериканской позиции местных властей, наконец — просто из-за того, что Путину придется лететь туда через полмира.

Поэтому с высокой вероятностью выбор места встречи будет остановлен на какой-нибудь из стран европейско-средиземноморского региона: Финляндия (уже ставшая местом встречи Путин - Трамп), Австрия (вариант, пожалуй, даже более вероятный с учётом характера деятельности канцлера Курца) или стратегический и доверительный  партнер для обеих стран - Израиль.

Сегодняшнее столетие со дня рождения академика Сахарова актуализирует одну из самых серьёзных проблем во взаимоотношениях современной России с её историей - проблему неизбежной (и притом злокачественной) политизации памяти любого деятеля XX века.

Сахаров в данном случае является едва ли не самым красноречивым примером такой проблемности. Он существует в двух измерениях - как один из создателей отечественной водородной бомбы и, следовательно, человек, внесший значительный вклад в обороноспособность государства; и как один из самых стойких диссидентов с “классической” судьбой - опала, высылка, возвращение в истеблишмент в перестройку и смерть в разгар политической битвы (публикации 1989 года утверждали, что его последними словами было “Завтра предстоит бой на съезде”).

СССР, с которым боролся Сахаров (его проект “Европейско-Азиатского Союза” предполагал значительно более драматичную дезинтеграцию страны, чем случилась в жизни - фактический раздел её на полсотни частей), пережил его на два года. Россия, чей распад представлялся вероятным в 90-х, но был предотвращён, перешла в новый век с необходимостью выработать отношение к событиям и людям века двадцатого - и, как легко видеть, сегодня общество видят в прошлом мало бесспорных фигур. Фактически “кадровый резерв” исчерпывается героями войн, космонавтами, великими учёными и великими спортсменами - впрочем, попытки посмертной политизации и использования в качестве инструментов конфронтации даже этих бесспорных категорий не прекращаются.

Фигура Сахарова практически бесповоротно приватизирована не столько даже радикальной российской оппозицией, сколько политической эмиграцией и зарубежными организациями, рассматривающими авторитет академика как инструмент мягкой силы.

Надо признать, что политическая позиция даже “позднего Сахарова” не дает нам понимания каковы были бы его взгляды сегодня на самом деле. Сахаров семидесятых и восьмидесятых в полной мере отражал как идеализм советской интеллигенции, так и её иллюзии - с которыми многие расстались в девяностых.

Те, кто расстаться не пожелал или не смог - настаивают на том, что существует только Сахаров-диссидент. Тем важнее помнить, что был ещё и Сахаров-учёный, которого вычёркивать из отечественной истории со всеми её противоречиями было бы несправедливо. В этом смысле примером для нас может служить, пожалуй, по-своему зеркальная история Роберта Оппенгеймера, чьи политические взгляды стоили ему карьеры в годы маккартизма, но чья научная деятельность почиталась в Америке при любой власти.

Сенсационная (несмотря на всю долгожданность) новость об окончании эпохи Нетаньяху в израильской политике может оказаться несколько преждевременной.

Несмотря на то, что главный конкурент Биби, Яир Лапид, с гордостью проинформировал президента Ривлина о “наконец сформированном правительстве”, - сама конфигурация коалиции вряд ли выглядит устойчивой.

Может показаться, что самым трудным периодом будут предстоящие десять дней, в течение которых состав правительства должен быть утвержден в Кнессете (и это время будет качественно использовано Нетаньяху для уничтожения довольно эфемерного большинства своих противников).

Но в действительности распасться правительство, сшитое по принципу “кто угодно, кроме Биби”, может в принципе в любой момент после своего утверждения. Слишком велики расхождения между националистом Беннетом, левым Горовицем, арабами Аббаса и относительными «тяжеловесами» (Ганц, Лапид, Либерман). Сейчас их скрепляет усталость и накопившиеся счёты к Биньямину Нетаньяху, но если “Ликуд” уйдёт в оппозицию — то и объединяющее начало исчезнет.

Уход в оппозицию для “Ликуд” может обернуться необходимой передышкой для того, чтобы избиратели смогли сопоставить прежнее и новое правительство и начать скучать по “временам Нетаньяху”. К тому же, если только одной из первых задач нового правительства не станет удаление своего противника с доски с помощью, скажем, уголовного преследования, — стоит помнить, что Нетаньяху уже уходил со своего поста и возвращался.

Ему, разумеется, уже 71 — но с учётом явной мировой тенденции к “сеньорократии” он вполне может ещё вернуться на третий круг. Тем более, что его противники самостоятельно разочаровывают своего избирателя. Ганц, который нарушил обещание не входить в правящую коалицию - при следующих выборах растерял весь свой электорат. Таже самая ситуация возникнет и с Бенетом, который называл арабское крыло врагами страны, но подписался с ними под документом коалиционного правительства.

Для России наиболее выгодным сценарием, разумеется, является сохранение Нетаньяху в кресле премьера — в первую очередь по причине его многолетнего знакомства с Путиным и довольно безоблачной (что было крайне непросто с учётом обстановки в регионе) истории отношений. Любой новый глава Израиля для нашей страны, являющейся модератором сирийского процесса, будет (по крайней мере, на первых порах) фактором неизвестности.

Самый главный вывод из встречи президентов России и США (вернее, из последующих пресс-конференций и публикаций в СМИ): как и ожидалось, демократическая элита США сняла с России и её лидера искусственную “сверхдемонизацию”. Переговоры прошли в духе “принципиальность” и “конструктивность”.

Разумеется, никаких “шагов к партнёрству” две страны не сделали и не сделают в ближайшем или среднесрочном будущем - но этого никто и не предполагал достичь. Речь шла о некоторой эрозии созданного в Америке по глубоко внутриполитическим причинам образа “России как главной угрозы миру”. Образ этот был создан в противовес антикитайскому дискурсу Трампа: после того, как Трамп ушёл, а администрация Байдена-Харрис переняла антикитайский курс, выдерживать накал антироссийской линии сверх необходимого стало незачем: это лишь продолжало бы вредить американо-европейским отношениям.

Видимо, поэтому (несмотря на то, что никаких сдвигов, кроме ожидавшихся - о возвращении послов и совместного заявления о ненужности ядерной войны, не совершилось) оба президента покинули переговоры в хорошем настроении. Путин был явно в лучшем: ему не пришлось отвечать на вопросы типа “что же вы так мягко с человеком, которого сто раз обещали принудить заплатить цену и даже обзывали убийцей”.

Несмотря на дежурные байденовские тезисы о том, что “За агрессивные действия и за смерть Навального придётся платить последствиями” и что он "непоколебимо поддерживает Украину", звучащие уже вполне ритуально, - можно говорить о том, что отношения между державами переходят в стадию “остывшей войны”.

Статья Путина по украинскому вопросу выделяется среди других публикаций российского президента.

В первую очередь бросается в глаза то, что она появилась не в каком-либо из отечественных СМИ, а на официальном президентском сайте. Глава государства счёл нужным на сей раз обратиться к аудитории (в обоих государствах) без каких-либо посредников, не давая возможности трактовать статью как “публицистическое высказывание”.

Во-вторых, суть путинской статьи, если говорить прямо, есть деконструкция Украины как понятия - той Украины, которая формально существует в киевском официозе и в западном официальном дискурсе.

Статья на историческом материале предлагает осознание предельно обидного для Киева тезиса: это не Украина навязала себя миру, нет - это внешние силы, во многих своих итерациях, в течение длительного времени создавали Украину как проект “Анти-Россия” и как концепцию. Эта концепция порой существовала веками вне какой-либо связи с украинскими реалиями, но периодически изымалась из архивов, адаптировалась под очередную конъюнктуру и предлагалась украинцам - как правило, на штыках оккупантов, приходящих с Запада.

Нынешние и будущие проблемы Украины коренятся в том, что она в нынешнем виде создана не для себя самой, а в посторонних интересах - для противодействия России и из того, что было изъято (Путин употребляет более жёсткое слово - “награблено”) в XX веке у России же. Забота о развитии государства со столь узкой “этнической специализацией” и нулевым уровнем самостоятельности по определению не может входить в заботы управляющих им зарубежных менеджеров - и потому следует деиндустриализация, депопуляция, утрата фактически не нужных (для главной и единственной миссии) территорий с миллионами людей.  

Наконец, красноречив тот факт, что текст опубликован также и на украинском языке - что говорит и о двух целевых аудиториях публикации, и о том, что Путин, деконструируя Украину - не деконструирует украинцев. Он подчёркивает уважение к ним и, разумеется, к их праву на украинский язык (стоит вспомнить, что украинский - официален в Крыму, где объём его использования точно соответствует уровню востребованности гражданами).

Путин обращается напрямую к народам России и Украины. Вернее, к народу - который, подчёркивает он, един. Российский президент, вероятно, выбрал такую форму общения потому, что все остальные формы уже были испробованы - и теперь руководитель России просто извещает всех о том, исходя из каких представлений о вопросе Россия будет действовать.

В анонсированном сербскими СМИ возможном отзыве признания независимости Косово десятью новыми странами мира есть ряд любопытных нюансов.

Речь, напомним, идёт о своеобразном предупреждении, высказанном в адрес Приштины за месяц до истечения 4 сентября т.н. вашингтонского годового моратория (Сербия не призывает отзывать признание Косово, взамен Косово не ищет нового признания в форме членства в международных организациях и продвижения своей дипломатии). Мораторий этот, как легко видеть, Приштиной практически соблюдался весьма слабо - свидетельством чему стало, например, открытие в марте этого года посольства Косово в Израиле. Это обстоятельство делает новый виток дипломатического противостояния через месяц почти неизбежным.

Список стран, готовых к отзыву признания, не разглашается (из-за “опасения давления со стороны Вашингтона”), но известно, что речь идёт об африканских и арабских государствах. Это выводит процесс на совсем другой - более глобальный, чем противостояние Сербии и её отколовшегося региона - уровень.

Как писали ещё в прошлом году многие западные СМИ (например, американское изданме The Dipolmat), “возможно, значительную роль в начавшемся процессе отзыва признания независимости Косово в Африке играет Китай”. Для КНР, чьё партнёрство с Сербией официально носит стратегический характер и рассматривается как важная составляющая концепции “Пояса и Пути”, использование своего влияния в Африке и арабском мире для проведения просербской позиции является не просто жестом дипломатического дружелюбия. Пекин тем самым заодно убивает ещё двух зайцев: делегитимизирует на международной арене сепаратистский прецедент (что вполне естественно для страны, имеющей дело с Тайванем, а также международной поддержкой тибетского и уйгурского сепаратизмов), а также - непрямо - показывает таяние влияния США, своего главного глобального конукрента, в оспариваемых регионах мира.

Стоит вспомнить, что из почти двух десятков стран, уже отозвавших признание Косово, большинство - как раз государства африканские и тихоокеанские, являющиеся аренами политико-экономической китайской экспансии.

В этом смысле любопытен ещё один факт: первой страной мира, признавшей независимость Приштины, стал в 2008 году оккупированный американской коалицией Афганистан.

С учётом процессов, разворачивающихся сейчас в этой стране, и недавней встречи делегации талибов с главой китайского МИД - может статься, что новые (кажется, это тоже становится неизбежным) власти Кабула могут также пополнить ряды тех, кто передумал признавать Косово. Этот шаг в дипломатическом смысле может выглядеть весьма символично.

За месяц до выборов в Бундестаг социал-демократы совершили нашумевший рывок в опросах и обогнали (впервые за годы) ХДС/ХСС. По мнению экспертов, на это могла повлиять как резко и трагично разрешившаяся ситуация в Афганистане, так и низкий личный рейтинг преемника Меркель Армина Лашета (он значительно уступает не только кандидату в канцлеры от СДПГ Шольцу, но и "зелёной" Баербок, котора, также теряет в последнее время очки.

В связи с этим эксперты обсуждают вероятные варианты будущей коалиции, все из которых выглядят достаточно трудными - несмотря на то, что потенциальные партнёры практически очевидны и более того, практически  обречены друг на друга.

Ситуация, напомним, выглядит так, что ХДС/ХСС, СДПГ, Зелёные и Свободные демократы - это практически всё, что будет участвовать в реальном торге. Левые - трудно или практически немыслимы в силу своей крайне антинатовской позиции и действительно левой программы для консерваторов. Альтернатива для Германии - давно промаркирована как ультраправые экстремисты.

В силу этого "четыре приличные партии" после выборов будут чувствовать себя настолько комфортно, что переговоры могут затянуться на недели и месяцы: социал-демократы и зелёные не смогут рулить без христианских и свободных демократов, а те - в свою очередь без своих лево-зелёных оппонентов. После прошлых выборов коалиционные торги затянулись на недели, на сей раз они могут занять и месяцы.

Всё это может привести, по мнению ряда наблюдателей, к ситуации, в которой Ангела Меркель - по сути единственный тяжеловес германской политики - в качестве компромиссной фигуры прололжит исполнять обязанности канцлера дольше, чем планировалось.

Или, как лирично выразился один из колумнистов, "нынешнее рождественское поздравление от Меркель может оказаться не последним".

А это значит, в свою очередь, что августовская встреча Меркель с Путиным, на которой "Мутти" фактически прощалась, подводя итоги и гарантируя преемственность отношений - может также оказаться не последней.