🇸🇳
«Ничего личного — просто бизнес». К переименованию площади Европы на острове ГореПлощадь Европы на сенегальском острове Горе, с 1536 г. и до начала XIX в. — крупном центре трансатлантической работорговли —
переименована в честь трагически погибшего при задержании афроамериканца Джорджа Флойда.
Что не так с этой затеей? Прозвучит цинично, но работорговля всегда была бизнесом, максимально очищенным от расовых, гендерных и даже моральных предрассудков — «кандидаты» отбирались не по цвету кожи, а примерно по тем же принципам, которыми руководствуются современные рекрутеры — ценились не всякие, а только «покладистые» и здоровые мужчины и женщины репродуктивного возраста, при этом — что важно! —имеющие навык и склонность к земледельческому труду.
О ситуативности расового принципа говорит хотя бы то, что к закупке чернокожих невольников подтолкнул провал аналогичных «экспериментов» с каторжниками и военнопленными. Индейцы тоже не подошли — в начальном освоении Нового Света короли Испании и Португалии нуждались, в первую очередь, в новых подданных-налогоплательщиках, и к 1512 г. порабощение индейских общин было запрещено. Именно поэтому папа римский и «благословил» вывоз рабов из Африки специальной буллой.
Массовый перевоз 15 млн африканцев через Атлантику стимулировался исключительно коммерческим интересом. Африканским правителям и вельможам, подчас крупным рабовладельцам нужны были огнестрельные ружья и промышленные изделия, а европейцам — невольничья сила для работы на товарных заокеанских плантациях. И пока мужчины волоф и лебу занимались рыбной ловлей и земледелием, в Сенегамбии набором и поиском такого ценного для европейцев ресурса занимались местные монополистки смешанной крови —
nharas,
senoras или
signares с о. Горе и г. Сен-Луи, дословно — «госпожи» (синары в сенегальском обиходе), пик активности которых пришелся на 1780-е гг.
Синары (или санары) — потомки браков чернокожих волоф, лебу и пель от европейских моряков — сотрудничали с охотно шедшими им навстречу — безо всяких расовых предрассудков! — португальскими, британскими и французскими коммерсантами, служили им посредницами и переводчицами, разбивали им сердца и состояния. Они и сами — наравне с другими свободными чернокожими, торговцами и ремесленниками волоф — были крупными рабовладелицами. Но в первую очередь — предпринимательницами.
Синары, чьи просторные двухэтажные жилища в европейском стиле всегда располагали клетками для рабов на продажу, продавали невольников лишь в той мере, в какой им было это выгодно, оставляя себе лучших — рабыни служили у них поварихами, прачками, рабы — плотниками, ткачами, каменщиками, моряками. Синары время от времени перепоручали рабам вести торговые дела, а иных сдавали в найм на французские суда или белым резидентам — кто-то же должен был стирать их одежду, подметать жилища и молоть муку для долгих и опасных трансатлантических «путешествий».
Номинально и с перерывами владевшие островом французы были не в восторге от того, что рабы подолгу задерживались на Горе, где они быстро врастали в социальную ткань и чьи дети становились частью расширенных семей синар. Но синары навязали им жесткие условия — они расставались с домашними рабами только в исключительных обстоятельствах, а недисциплинированные солдаты гарнизона сами встречались с чернокожими рабынями и не хотели с ними расставаться. Впоследствии, после формального запрета работорговли, дело синар не сгинуло —
traite négrière была для них лишь бизнесом — одним из многих, и унаследовавшие их деловые империи дети-мулаты переоборудовали фактории для трансатлантической перевозки арахиса и масла.
Так что такие проявления чернокожей солидарности — в борьбе с полицейским произволом, глубоким социально-имущественным неравенством и расовой дискриминацией — все же не лучший путь к серьезному разговору о прошлом, к которому, как известно, обращаются лишь затем, чтобы осмыслить настоящее.