в
Буду погибать холостым.
Вечер вторника. Однушка где-то на окраине спального района провинциального города. За окном воют собаки, а в квартирах ноют люди.
– Ты понимаешь, что эти отношения нахер никому не сдались?
– Да почему? Ты сам говорил, что тебе семья важнее всего.
– Говорил. А потом… Ты знаешь, что такое предательство? Знаешь, каково прощаться с человеком, которого любишь?.. Я, кстати, курить снова начал, после расставания. Ну, и пить.
Он вытянул из пачки сигарету и, затянувшись, снова заговорил:
– Слышишь, за окном собака воет? У нее хозяин умер, а она тоскует и скулит ночами. Мне иногда кажется, что я с ума схожу, и собака эта внутри меня живет, – тихо сказал он и вдруг вскочил. – А что мне делать? Вот скажи, что мне делать? Я не то, что разбит. Я умер.
Он закурил шестую сигарету за вечер. Подошел к окну и сквозь штору смотрел куда-то, но явно не на мелькавший вдалеке фонарь.
– Опять какие-то школьники бухают.
– Завидуешь?
– Да нет, это я всегда успею.
– Я не знаю, что тебе делать.
– Зато я знаю. Для начала – закрыть форточку. Эта псина меня доведет. Хоть бы в приют кто сдал.
Форточка с треском захлопнулась, и он продолжил:
– А вообще…Я думаю, что должен быть один. Всегда. Да я теперь и не смогу иначе.
На столе лежала пачка сигарет, наушники и дисконтная карта в КБ. Он пил уже месяц. Не выходил из дома 2 недели. Курил каждые 15 минут.
– Мне сказали, она замуж выходит через месяц. Замуж… А почему тогда клялась мне в любви? Ничего не понимаю. Я не умею жить. Вроде пытаюсь, а всё как-то косо, мимо…
Он снова потянулся к пачке, неосторожным движением смахнув со стола расческу.
– Это она мне купила, прошлым летом. Все ругала меня, что нечесаный хожу, как домовой. И что ей стыдно со мной таким. Стыдно. Со мной.
Он потрогал голову. Волос там давно не было. Побрился налысо, а расческу не выкинул.
За окном пошел снег.
– Меня, кстати, с работы почти уволили, мама звонит постоянно, а я вру: говорю, что жив, здоров и скоро инженером стану. Да мне бы хоть трезвым стать.
В углу комнаты, у самой кровати, стояло 9 пустых бутылок.
– Не, бутылки не выкину. Когда уволят, буду сдавать.
– Тогда хоть убери их куда-нибудь.
– Ты знаешь, я, когда просыпаюсь и с кровати встаю, роняю их, – он махнул руками, изображая падающие бутылки. – Создаю иллюзию жизни, понимаешь? Они падают и гремят. Почти боулинг. У меня тут совсем тишина: телефон разбил неделю назад, когда упал на улице. Перебрал тогда и упал. Я, кстати, не знал, что ночью небо такое красивое. Особенно если снизу смотреть.
Он на секунду улыбнулся и снова погрузился в себя.
– Мне кажется, это я виноват. Я любить не умею. Не понимаю даже, что это такое. А человек вообще без любви может жить?
– Не знаю, наверное, да.
– А я смогу?
На кухне тихо сопел чайник. Где-то ругались соседи. Где-то пели подростки.
А тут медленно умирал человек.
И никто об этом не знал.
Тишина затянулась.
Он налил себе что-то самое дешевое из ларька во дворе, сел на пол и пил, глядя в стену.
– Не смотри на меня так сочувствующе, иначе выгоню. Я мужик, в конце концов. Справлюсь как-нибудь.
Он снова подошел к окну. Открыл форточку. Закурил седьмую.
Пес выл. А он не плакал, нет. Он просто слушал вой, окутанный дымом, немного пьяный, небритый и пустой.
– Так что херня эти ваши отношения. Буду, как говорится, погибать холостым.
…
Хотя я уже погиб.
Вечер вторника. Однушка где-то на окраине спального района провинциального города. За окном воют собаки, а в квартирах ноют люди.
– Ты понимаешь, что эти отношения нахер никому не сдались?
– Да почему? Ты сам говорил, что тебе семья важнее всего.
– Говорил. А потом… Ты знаешь, что такое предательство? Знаешь, каково прощаться с человеком, которого любишь?.. Я, кстати, курить снова начал, после расставания. Ну, и пить.
Он вытянул из пачки сигарету и, затянувшись, снова заговорил:
– Слышишь, за окном собака воет? У нее хозяин умер, а она тоскует и скулит ночами. Мне иногда кажется, что я с ума схожу, и собака эта внутри меня живет, – тихо сказал он и вдруг вскочил. – А что мне делать? Вот скажи, что мне делать? Я не то, что разбит. Я умер.
Он закурил шестую сигарету за вечер. Подошел к окну и сквозь штору смотрел куда-то, но явно не на мелькавший вдалеке фонарь.
– Опять какие-то школьники бухают.
– Завидуешь?
– Да нет, это я всегда успею.
– Я не знаю, что тебе делать.
– Зато я знаю. Для начала – закрыть форточку. Эта псина меня доведет. Хоть бы в приют кто сдал.
Форточка с треском захлопнулась, и он продолжил:
– А вообще…Я думаю, что должен быть один. Всегда. Да я теперь и не смогу иначе.
На столе лежала пачка сигарет, наушники и дисконтная карта в КБ. Он пил уже месяц. Не выходил из дома 2 недели. Курил каждые 15 минут.
– Мне сказали, она замуж выходит через месяц. Замуж… А почему тогда клялась мне в любви? Ничего не понимаю. Я не умею жить. Вроде пытаюсь, а всё как-то косо, мимо…
Он снова потянулся к пачке, неосторожным движением смахнув со стола расческу.
– Это она мне купила, прошлым летом. Все ругала меня, что нечесаный хожу, как домовой. И что ей стыдно со мной таким. Стыдно. Со мной.
Он потрогал голову. Волос там давно не было. Побрился налысо, а расческу не выкинул.
За окном пошел снег.
– Меня, кстати, с работы почти уволили, мама звонит постоянно, а я вру: говорю, что жив, здоров и скоро инженером стану. Да мне бы хоть трезвым стать.
В углу комнаты, у самой кровати, стояло 9 пустых бутылок.
– Не, бутылки не выкину. Когда уволят, буду сдавать.
– Тогда хоть убери их куда-нибудь.
– Ты знаешь, я, когда просыпаюсь и с кровати встаю, роняю их, – он махнул руками, изображая падающие бутылки. – Создаю иллюзию жизни, понимаешь? Они падают и гремят. Почти боулинг. У меня тут совсем тишина: телефон разбил неделю назад, когда упал на улице. Перебрал тогда и упал. Я, кстати, не знал, что ночью небо такое красивое. Особенно если снизу смотреть.
Он на секунду улыбнулся и снова погрузился в себя.
– Мне кажется, это я виноват. Я любить не умею. Не понимаю даже, что это такое. А человек вообще без любви может жить?
– Не знаю, наверное, да.
– А я смогу?
На кухне тихо сопел чайник. Где-то ругались соседи. Где-то пели подростки.
А тут медленно умирал человек.
И никто об этом не знал.
Тишина затянулась.
Он налил себе что-то самое дешевое из ларька во дворе, сел на пол и пил, глядя в стену.
– Не смотри на меня так сочувствующе, иначе выгоню. Я мужик, в конце концов. Справлюсь как-нибудь.
Он снова подошел к окну. Открыл форточку. Закурил седьмую.
Пес выл. А он не плакал, нет. Он просто слушал вой, окутанный дымом, немного пьяный, небритый и пустой.
– Так что херня эти ваши отношения. Буду, как говорится, погибать холостым.
…
Хотя я уже погиб.
