В жестко контролируемых системах с шизофреническим типом взаимодействия любая перемена воспринимается как угроза. Имеются в виду настойчивые требования изменений, поступающие в систему как снаружи (социальные, политические или культурные требования, так и изнутри (изменение состава членов системы). Система реагирует на такие перемены негативно, повышая уровень собственной ригидности. Система стремится утилизировать реальные изменения шизофренической игрой в неподтверждение реальности, - учит Мара Сельвини-Палаццоли

Сегодня говорил в эфире об этом тексте, простите за нескромную лексику:

Е*ать еврейку.

У меня товарищ есть, он живёт в Херцлийе. Подтянутый и моложавый. Спортивный сердцеед - это модно у богатых. А я живу в гостинице Давид Интерконти. Привязался как-то к видам из окна и повадился там жить. Это в Тель-Авиве. Он заезжает за мной, и мы едем в какой-то жилой квартал между Тель-Авивом и Херцлийей, чтобы поесть барабульки. Я просил на правах гостя, он нашёл, позвал, повёз, угостил.
Барабулек шесть, они лежат передо мной на тарелке. Они красиво обжаренные и совсем не безучастные - они полны деликатного невысказанного желания - они хотят быть съеденными.
Теперь, когда цель достигнута, и они в моей власти, я кочевряжусь и позирую: я достаю из рюкзака китайские палочки из дерева "куриное крыло" и спрашиваю грудастую официантку о соевом соусе. Приносят. И соевый соус нашёлся и хумус и ещё что-то коричневое.
Я начинаю медленно ковырять податливое тельце барабульки палочками.
Мой друг обменивается лихими взглядами с двумя женщинами лет тридцати, которые садятся за соседний столик. У них миндалевидные, большие, чуть навыкате глаза. У них здоровенные молочные железы и сало на бедрах лежит не чуть ниже талии, а сильно ниже талии.
Я проявляю приметливость, наблюдательность и внимательность. Целомудренно глядя на барабулек, я говорю:
-- Жопа низковата.
Он не отрывает взгляда от соседок и парирует:
-- Но бюст!
Я остаюсь сторонником критического реализма:
-- Пожарный шланг тоже можно смотать в большой рулон, мы не можем хвалить то, чего не видели в развёрнутом состоянии.
Он отворачивается от соседок и смотрит в сторону блюдца с хумусом. И вдруг:
-- Ты когда-нибудь е*ал евреек?
Я делаю лицо человека, вспоминающего жизнь до дна дней своих и шевелю губами. Я знаю ответ, но неприлично же сразу говорить. Он начинает прежде, чем мне Станиславский разрешает прервать паузу:
-- Знаешь как они е*утся? Не из наших, а вот такие еврейки как эти - за соседним столом. Они кладут тебя навзничь, они сами приводят тебя в рабочее состояние, потом вскакивают на тебя сверху и скачут куда-то по бесконечной степи. Они скачут и скачут, они проворачивают голову обязательно набок и открывают рот. Они хрипят и сипят и скачут, скачут, скачут бесконечно. Потом будто ёрзают в седле - меняют положение, но голова откинута набок и чуть назад, а рот раскрыт и стонет и хрипит и завывает. И так она е*ёт сама себя об тебя сколько сможет. Потом кончает и рушится. Рушится вбок - не на тебя, они вообще очень понимающие люди во всех смыслах.
-- Ну а ты-то?
-- Нет, потом она даёт тебе делать всё, что ты захочешь. Полежит пару минут, оклемается и вся к твоим услугам. Они товарищеские и честные девушки, тут ни одна не подводила никогда. Как только она себя вые*ет, ты можешь работать на ней до седьмого пота.

Я некоторое время молчу, мне надо это обдумать. Мне ещё надо раскурочить пять барабулек.
Честные, товарищеские, энергичные, самоудовлетворяющиеся женщины. Тут дело не в еврейках. Они все такие теперь - молодые, я имею в виду. Они не доверяют нам ни в чём, они всё делают сами, они не дают нам и рта раскрыть - за ними первое слово, за ними же и последнее.
Они соревнуются с нами. Они хотят победить нас. Мы обязаны уважать в них профессионала. Мы обязаны с ними считаться. Мы не имеем права их унижать. И обижать. Мы должны посторониться и заткнуться и иметь совесть и что-то ещё, я всего сразу не упомню. Мы хороши для них только и исключительно как победы - профессиональные, сексуальные, материальные - дай победить себя парень, ляг, расслабь то, что надо и напряги то, что надо - спокойно, парень, ты попал в хорошие руки, тебя сейчас вые*ут со знанием дела.

Зачем они с нами соревнуются?

Вот азиатки не такие - LBFM - Little Brown Fuck Machines из оккупированного Сайгона по воспоминаниям подкупающей покорностью кружили головы хамоватым самцам-морпехам.
А подкупая покорностью тоже водружались сверху? И скакали и погоняли?
Зачем они соревнуются с нами?
Вот я, скажем, сдаюсь. Я сдаюсь, но я не согласен, чтобы они на мне прыгали, склонив голову набок и высунув язык. Я сдаюсь, но

ухожу, к примеру. Тогда что? Они считаются победителями? Я - проигравший тогда? Или они погонятся за мной и уложат и вые*бут всё-таки?

Зачем они соревнуются с нами?