Перед питерским гран-локдауном решили с подругой смотаться в Эрмитаж.
Джань Хуаня уже, к сожалению, нет. Пошли к импрессионистам в Главный штаб.
Совсем не ожидала там встретить любимую свою картину Арнольда Бёклина — «Остров мёртвых». Вообще, их от пяти до семи, в зависимости от того, что вы признаёте в качестве оригинальной работы. Я знала, что в России одна из них есть, но думала, что лежит в запаснике: все же Гитлер её любил, Ленин (но у этого была просто репродукция). У нас же артефакты с таким идеологическим провенансом любят не очень. Кстати, меня до сих пор мучает загадка судьбы коллекции трофейных рогов Геринга. Он любил охотиться в манере Анны Иоанновны. Это когда бухим шмаляешь в животных в загончике. И коллекционировал только необычные, уродливые аномальные рога. По Климову всё. Где-то, говорят, пылится эта коллекция в подвалах фондов. А ведь вполне можно было бы приладить их где-то в очередном храме православного мужества.
Но вернёмся к «Острову мёртвых» Бёклина. С ним всё непросто. Это такой исторический случай, когда персонаж, талант и эпоха умудрились сойтись в одной точке. С одной стороны — эпоха Романтизма, которая ещё не разваливается под модерном, но уже с серьёзным лицом, как Байрон, про вампира не напишешь. С другой стороны, Бёклин, который хоть и был одержим смертью, мог писать что-то вроде «
Несса и Деяниры». А мог написать
свой автопортрет со смертью.
Но, что характерно, смерть работы Бёклина не призывают, а просто проговаривают. Из-за того, что ты знаешь, что Смерть постоянно присутствует, она не пугает и не имеет над тобой власти. Речь идет о призыве жить, но при этом помнить о смерти. То самое memento mori, которое шепчут на ухо римскому триумфатору.
«Остров мёртвых» — наиболее полное выражение этой ситуации. С одной стороны, глубокая, романтическая картина, которую художник пишет после смерти дочери. Она затягивает. Но с другой стороны, он пишет её пять (!) или семь (!!) раз. При этом один из них — вместе с сыном. У нас как раз такая. И эта картина в XIX веке висела буквально везде. В доме каждого порядочного бюргера. То есть, это довольно коммерческий проект, а коммерческие проекты — они по определению жизнеутверждающие.
Это в ней и хорошо, что она точно резонирует с сознанием постромантика, который, конечно, склонен к драме и мифологизации мира, но помнит, что в реальной жизни всё работает не так.
Бёклин, как романтик, умеет создавать атмосферу. Ведь ясного сюжета в картине нет. Есть фигура, ещё одна, гроб и остров, который в общем-то невозможен. При этом, глядя на неё, ощущение тревоги перманентное. Ты смотришь и беспокоишься, что-то нехорошо скребется в груди. Хрен знает, что там на острове. Может, полное забвение, а может жизнь вечная. Не зря же он так похож на храмовый портал или ворота.
В эту картину смотришь как в бездну. Считается, что это самый выразительный образ смерти в искусстве, поэтому эту картину так любили и Фрейд, и Дали, и опять же Гитлер. И Лимонов посвятил ей очерк в книге «Мои живописцы». В эпоху медийных эпидемий такие образы вновь обретают популярность.