Два года назад - тот самый некролог:
Только самый нечуткий или нечестный читатель, а таких в любом случае много, мог всерьез называть его русофобом, хотя и сам Бабченко с удовольствием бегал бы за такими читателями и орал бы им, что да, он русофоб, и, очевидно, сам бы в это искренне верил. Но русофобом может быть только чужак, а когда в русофобию играет тот, кто сам весь состоит из России и русского, и в ком нет ничего сверх России и русского – нет, это называется как-то иначе. Это отрицание себя, тот вид самобичевания, на которое способен только человек нашей культуры, то, чего чужой никогда не поймет, даже если он вызубрит все наши светские и духовные книги, и тут не нужно бояться, что это прозвучит как-то шовинистически – да, в лице Аркадия Бабченко мы имели дело с абсолютно русским явлением, с тем автонигилизмом, на который способны только кровные соплеменники наших литературных героев.
Это явление во много раз старше самого Бабченко, оно переживет и его, и всех остальных, и проклинать его, осуждать или даже смеяться над ним – и безнравственно, и глупо. Те высказывания Аркадия Бабченко, которым в последнее время было принято картинно ужасаться – ах, он опять сплясал на очередной свежей могиле, – были, конечно, обращены не к могилам, а к себе и только к себе, потому что человек, избравший такое отрицание себя, всегда разбирается только с собой и сам наверняка понимает, что могила, на которой он пляшет – его собственная.