Он дал нам свободу!
Мы задышали полной грудью!
Наконец стало можно открыто говорить.
Какую свободу? Что говорить? С чего это у вас проснулась такая трепетная любовь к Горбачеву.
К этому сельскому секретарю крайкома, так до конца и не научившемуся без акцента говорить по-русски? Трусливо встречавшему Брежнева на полустанке по пути на приморскую дачу, чтоб занять место секретаря ЦК? Предавшего всех своих товарищей и покровителей. Вспомните хотя б как он поступил с Громыко.
Первое, что я лично помню – это как под окнами нашего санатория в Судаке исчезает бочка с вином и на ее место приезжает бочка с квасом.
Мне было 10 лет, май наверно 1985-го, но я никогда не забуду эти обескураженные лица людей.
Где винишко-то, 40 лет победы ж? Какой к черту квас?!
Что я еще про него помню? Помню, как после Подольского рок-фестиваля вернулся на Украину, обвешанныйскрепками и булавками.
Директриса, сидевшая под портретом Горбачева, орала на меня и била по столу газетой «Правда». Это ты в Москве у себя будешь паясничать, а тут – советская Украина. Тут веди себя по-людски.
Булавки я положил под его портрет, как кресты под икону.
Я помню, как собирал бычки и потом продавал их на Тушинском рынке в литровых банках, – курева не было.
Не было сахара, спичек, водки. Не было ничего.
Была только карточка москвича и куча талонов, на которые ничего нельзя было купить.
Я, если честно, до сих пор н понимаю, как мы все выжили.
Зато по телевизору шла программ»Взгляд», показывали рушащуюся берлинскую стену, улыбающихся Коля и Буша.
А еще окровавленные лица тбилисских женщин, убитых литовцев в январе 1991 года. Только в Вильнюсе тогда погибло 15, а ранены – по настоящему (не как сейчас на митингах) – 900 человек.
Это все было сделано по приказу вашего свободолюбивого генсека.
А еще вся страна опухла от литературных журналов, бесконечно печатавших графоманские эпосы про детей Арбата, белые одежды и прочие сталинские кошмары.
Не то, чтоб их не было, но тексты-то были убогие. Кто их сейчас вспомнит?
Горбачев – это кровь по всей стране, голод по всей стране, глупость по всей стране, разруха по всей стране.
Горбачев – это наши преданные надежды, Горбачев – это наша трусость.
Всё – от нее, от нашей трусости.
И американские ракеты в центральной Европе, и проданные за второсортное зерно балтийские земли, и уничтоженная страна – от трусости. Не от свободолюбия.
Он и ушел не добровольно, как сейчас вы врете. Он ушел от испуга, поняв, что его страна рассыпалась, как коробки с ненужными бумагами в его приемной.
Не собрать, не склеить.
Что его же сотрудники предали его и с его же охраной стоят у дверей его кабинета.
Он просто струсил.
Нет ничего страшного, что человек оказался трусливым, страшно, что трусость сейчас представляют героизмом.
На сцене «Театра Наций» идет сейчас спектакль про их любовь с женой. Интеллигенция ходит и плачет: ах, как было мило.
Ну вспомните, как они колхозными нуворишами появлялись в толпе полуголодных раздетых людей.
Она всякий раз в новой норке, он в этом своем заказном кашемире.
Настоящая мечта. Свобода быть собой. В умирающей униженной толпе.
Сегодня ему 90. Отмечайте.
Мы задышали полной грудью!
Наконец стало можно открыто говорить.
Какую свободу? Что говорить? С чего это у вас проснулась такая трепетная любовь к Горбачеву.
К этому сельскому секретарю крайкома, так до конца и не научившемуся без акцента говорить по-русски? Трусливо встречавшему Брежнева на полустанке по пути на приморскую дачу, чтоб занять место секретаря ЦК? Предавшего всех своих товарищей и покровителей. Вспомните хотя б как он поступил с Громыко.
Первое, что я лично помню – это как под окнами нашего санатория в Судаке исчезает бочка с вином и на ее место приезжает бочка с квасом.
Мне было 10 лет, май наверно 1985-го, но я никогда не забуду эти обескураженные лица людей.
Где винишко-то, 40 лет победы ж? Какой к черту квас?!
Что я еще про него помню? Помню, как после Подольского рок-фестиваля вернулся на Украину, обвешанныйскрепками и булавками.
Директриса, сидевшая под портретом Горбачева, орала на меня и била по столу газетой «Правда». Это ты в Москве у себя будешь паясничать, а тут – советская Украина. Тут веди себя по-людски.
Булавки я положил под его портрет, как кресты под икону.
Я помню, как собирал бычки и потом продавал их на Тушинском рынке в литровых банках, – курева не было.
Не было сахара, спичек, водки. Не было ничего.
Была только карточка москвича и куча талонов, на которые ничего нельзя было купить.
Я, если честно, до сих пор н понимаю, как мы все выжили.
Зато по телевизору шла программ»Взгляд», показывали рушащуюся берлинскую стену, улыбающихся Коля и Буша.
А еще окровавленные лица тбилисских женщин, убитых литовцев в январе 1991 года. Только в Вильнюсе тогда погибло 15, а ранены – по настоящему (не как сейчас на митингах) – 900 человек.
Это все было сделано по приказу вашего свободолюбивого генсека.
А еще вся страна опухла от литературных журналов, бесконечно печатавших графоманские эпосы про детей Арбата, белые одежды и прочие сталинские кошмары.
Не то, чтоб их не было, но тексты-то были убогие. Кто их сейчас вспомнит?
Горбачев – это кровь по всей стране, голод по всей стране, глупость по всей стране, разруха по всей стране.
Горбачев – это наши преданные надежды, Горбачев – это наша трусость.
Всё – от нее, от нашей трусости.
И американские ракеты в центральной Европе, и проданные за второсортное зерно балтийские земли, и уничтоженная страна – от трусости. Не от свободолюбия.
Он и ушел не добровольно, как сейчас вы врете. Он ушел от испуга, поняв, что его страна рассыпалась, как коробки с ненужными бумагами в его приемной.
Не собрать, не склеить.
Что его же сотрудники предали его и с его же охраной стоят у дверей его кабинета.
Он просто струсил.
Нет ничего страшного, что человек оказался трусливым, страшно, что трусость сейчас представляют героизмом.
На сцене «Театра Наций» идет сейчас спектакль про их любовь с женой. Интеллигенция ходит и плачет: ах, как было мило.
Ну вспомните, как они колхозными нуворишами появлялись в толпе полуголодных раздетых людей.
Она всякий раз в новой норке, он в этом своем заказном кашемире.
Настоящая мечта. Свобода быть собой. В умирающей униженной толпе.
Сегодня ему 90. Отмечайте.
