Владимир Познер предельно ясно о проблемах управления.

так, падажжи бля

кто победил-то?

Ну, ничем не брезгуют. Когда же вы уже нажрётесь?

В России уже накоплено около миллиона тонн урановых «хвостов», которые не только радиоактивны, но и токсичны. Планов по использованию такого их количества нет, а практика контрактов до 2009 года демонстрирует, что вторичные отходы после дообогащения остаются в России, констатирует GreenPeace.

«Это циничный и аморальный бизнес... ...Поражает готовность «Росатома» зарабатывать на захоронении фактических иностранных отходов, что является нонсенсом в любой цивилизованной стране», - говорит Владимир Сливяк, сопредседатель группы «Экозащита!».

Эта организация выступала координатором кампании против ввоза радиоактивных отходов в Россию 2004-09 гг, а в 2014-м была объявлена иностранным агентом.

Надо ли говорить, что в стране свирепствует и с каждым годом молодеет онкология, детская смертность бьёт рекорды, растёт число инсультников, инфарктников?.. Тем не менее вас ещё слишком много, а вот денег много не бывает. Да, дядя Вова?
источник

Вот вы смеётесь над экспертизой о Егоре Криде, выложенной на сайте Роскомнадзора, где содержатся, например, такие цитаты: «слово «Крид» ассоциируется с древнерусским словом КРИВДА, которое является синонимом лжи, антонимом правды и истины»; Егор Крид – яркий представитель агрессивной антироссийской субкультуры рэперов, несущей антиценности сатанизма. По данным Шпанченко В., сквернословие может деформировать народ физически и духовно, стать причиной гибели самого государства. Доказано, что бранное слово вызывает мутагенный эффект, аналогичный радиационному излучению мощностью в тысячи рентген. И прочий бред. Только на самом деле это не смешно, а страшно. По решениям, принимаемым на основе заключений этих экспертов, а проще говоря, отбитых на всю голову больных ублюдков, отменяют концерты, суды выносят приговоры, люди в тюрьмах сидят на основании вот таких бумажек от этих ёбаных экспертов. Эти фрики, место которых в каком-нибудь второсортном юмористическом шоу, натуральным образом вершат наши судьбы. Именно они решают, останемся мы на свободе или отправимся за решётку

В Екатеринбурге от жилого дома отломился целый кусок стены и рухнул прямо на землю. К счастью, никто не пострадал.

Это всё, что нужно знать о качестве современных домов.

​​Жатва

«Вот смотрите. Вчера завалили сложившего с себя полномочия всего год назад, бывшего мэра Киселёвска. На территории своего особняка.

Владения безвременно усопшего располагаются в селе Верх-Чумыш.
Прочитав с утра новость, я первым делом открыл спутниковую карту. Мне стало любопытно – смогу ли я найти расположение усадьбы. Не прошло и минуты, как я определил какой именно дом принадлежит бывшему мэру.

Конечно же, мэр поселился в тихом, живописном, удалённом от всех разрезов местечке, на берегу реки, которая в этом месте имеет расширение и огромную заводь, напоминающую небольшое озеро. Конечно же, мэр выбрал для проживания опушку леса. Конечно же, он отгородился от людей высокой стеной. Конечно же, он заграбастал себе часть берега и закрыл доступ к реке заборами.

Его огороженные владения по длинной стороне составляют 175 ,а по короткой – 100 метров. Полкилометра забора. Площадь двух с половиной футбольных полей.

Спутниковые снимки позволяют сделать вывод, что на текущий момент строительство завершено: воздвигнуты все хозяйственные постройки, облагорожена территория. Судя по оперативным материалам, всё у мэра на территории дома отлично – грамотно смонтированная ливневая канализация, уличное освещение, благоустройство, какого никогда не знал и не узнает Киселёвск.

Человек основательно подготовился к свободной от забот, безмятежной жизни. Только начал жить. Но не успел.

И что же, друзья, получается? Чиновник занимает кресло в течение 15 лет. Именно он является непосредственным градоначальником в самый жуткий период жизни города, когда Киселёвск буквально превращается в один огромный чумазый кратер. Фактически он уничтожает всю среду обитания, превращает условия жизни десятков тысяч жителей в невыносимые. Он терроризирует своих подчиненных, давит всю гражданскую и общественную активность, самым чудовищным образом фальсифицирует все выборы, превращает в уголовников учителей, медиков, госслужащих. Население рекордными темпами сокращается, увеличивается смертность, экологическая обстановка приближается к катастрофе.

Как мифический злодей он уничтожает всякую жизнь и превращает земную поверхность в грёбаный марс.

Но себя он любит чистой любовью. Себя он считает достойным самых лучших условий. Себе он вьёт гнёздышко вдали от всех проблем, источником которых является.

Даже беглый взгляд из космоса позволяет безошибочно определить – где ты свил себе гнездо.
Из космоса видно твоё тщеславие, гордыню, презрительное отношение к окружающим, твою лживость, хамство, лицемерие, твою ничтожность, жадность, вороватость.

И вот, ты валяешься дохлый. Во дворе своего дома.

Ну. и зачем были эти 15 лет твоей жизни?

И ведь наверняка ты там присосался к угольному бизнесу как клещ. И наверняка пытался монетизировать обладание эксклюзивной информацией. Но ребята решили, что тебя проще закопать, чем прокормить. Просчитался. Бывает.

Жизнь всех этих мерзавцев настолько предсказуема и примитивна. Никакой интриги.

Вроде и радоваться по таким случаям порядочным людям не подобает, а вот как ни крути – вера в справедливость растет.

И оптимизма почему-то добавляется.
А то ведь утомляет наблюдать, как люди только сеют.
Как пожинают – тоже хочется увидеть»
Вячеслав Чернов

Доктор Алексей Масчан: «Погибнут тысячи детей и взрослых»

В России исчезают базовые лекарственные препараты для лечения онкологических больных. Из-за «патриотизма»

О лекарственном коллапсе в онкологии говорят все эксперты. С каждым днем тревога все ощутимее: «Если не появится цитозар, пациенты могут погибнуть (…) Если клиника планировала закупать его поквартально, а сейчас вот уже который месяц купить не может, жизнь пациентов находится под реальной угрозой», — говорит в одном из последних интервью административный директор благотворительного фонда AdVita Елена Грачева.

«В России пропал препарат онкаспар, который нужен для лечения острого лимфолейкоза и некоторых лимфом. В России лимфолейкозом заболевают примерно 2000 человек в год, большинство из них дети, — пишет в фейсбуке бывший директор фонда «Подари жизнь» Катя Чистякова (в настоящее время она на учебе в США). — Это самое излечимое детское онкозаболевание (…) Но вот теперь онкаспара нет. Для крупных федеральных клиник лекарство ввозит наш фонд. Во многих регионах перешли на «старые» версии протоколов».

И уже совсем тревожные слова говорит директор Института гематологии, иммунологии и клеточных технологий ННПЦ ДГОИ им. Дмитрия Рогачева, доктор медицинских наук, профессор Алексей Масчан. Если ничего не изменится, нас ждет неминуемый скачок смертности.

Погибнут тысячи детей и взрослых, которых можно вылечить только при наличии исчезающих лекарств.

Пять лет назад он же говорил в интервью «Новой»: «Уже существует законопроект о том, что если в государственных медицинских учреждениях есть два предложения отечественных препаратов, то предложения импортных даже не будут рассматриваться. Это — рафинированная подлость по отношению к пациентам и врачам, которые будут вынуждены лечить абсолютно не проверенными лекарствами. Единственное основание для их применения в том, что они произведены в России. Притом что даже это основание — липовое: их изготовили в Индии, в Китае или в Латинской Америке, а в России только переупаковали. Даже не сделав очистку (…)

Нужны исследования, доказательства. Может быть, они произвели замечательное лекарство, вопрос-то в том, что это не может приниматься на веру. И я не обязан рисковать здоровьем тяжелобольных детей. Процесс лечения лейкозов включает в себя много этапов, он основан на многих препаратах — от семи до десяти. И выпадение эффективности одного препарата может сказаться далеко не сразу, может, через года два-три, а бывает, что и через семь лет, и это выразится в рецидиве рака (…) Пока законодатели думают об отечественном производителе, а не об отечественном пациенте, невозможно что-то сделать. У них ширма патриотизма, а я считаю, что патриотизм в том, чтобы лечить наших больных самыми лучшими лекарствами, которые только есть в мире».

Это — 2014 год. А уже в 2015 году было подписано постановление минпромторга «Об установлении ограничений допуска иностранных лекарственных препаратов при государственных закупках». Иностранные фармкомп

ании потеряли доступ к госзакупкам и стали постепенно, но в итоге массово покидать Россию.

— Алексей, в вашем центре сейчас нет необходимых лекарств для детей?

— У нас пока есть все лекарства, потому что есть запас. Но мы принимаем больных из других городов, которых могли бы лечить дома, а вместо этого они приезжают к нам, чтобы получить те препараты, которые закончились в больницах по месту их жительства.

Мы раньше брали, прежде всего, самых тяжелых больных, у кого заведомо худший прогноз, если они будут лечиться в своем регионе. И, во-вторых, брали детей из тех регионов, где службы гематологии и онкологии нет вообще или она развита плохо. То есть мы выбирали тех пациентов, которым вряд ли кто-то поможет, кроме нас. И уже тогда у нас были очереди на лечение, хотя мы работаем всегда на предельной мощности.

Теперь же вынуждены брать детей из регионов, где и профильная служба есть, и случаи не самые сложные, но они могут погибнуть без необходимых лекарств.

— То есть в регионах уже возник дефицит жизненно необходимых лекарств. Но и ваши ресурсы не безграничны.

— Естественно, если лекарства не появятся в России, наши запасы истощатся. Правда, один базовый препарат — цитарабин — зарубежная компания себе в убыток везет для лечения детей, но это же не будет продолжаться вечно. Это, что называется, дырку в плотине пальцем заткнуть, но такие дыры будут возникать каждый день. Минздрав в ответ на наши жалобы советует подбирать альтернативные способы лечения. Но их в природе просто не существует. К примеру, миелолейкозы просто нельзя вылечить без цитарабина. Предлагать в данном случае найти альтернативу — это все равно, что тонущему не бросать спасательный круг, а советовать научиться дышать жабрами.

Какую еще найти метафору, чтобы стало понятно: мы без этих лекарств работать не можем. Без них начинается гуманитарная катастрофа. И мы в нее уже шагнули.

— А фонд «Подари жизнь» не привозит лекарства?

— Фонд в огромном количестве привозит те лекарства, которые не зарегистрированы в России. Это ничего общего не имеет с той проблемой, о которой я говорю. Пропали те лекарства, которые имеют регистрацию у нас, которые должны быть на нашем рынке, но их нет, потому что иностранные компании были поставлены в заведомо неблагоприятные условия и ушли из России. Их, во-первых, могут вообще не допустить к торгам по госзакупкам, если есть два отечественных производителя. И даже если есть один и у него цена препарата на 20 процентов выше, все равно торги выиграет он только на том основании, что он отечественный. С уходом иностранных компаний стали исчезать самые необходимые лекарства — те, без которых уже нельзя никак.

Я написал письмо министру здравоохранения, копию отправил главе департамента лекарственного обеспечения и регулирования обращения медицинских изделий Елене Максимкиной. Через два месяца получил совершенно издевательский ответ:

все у нас отлично, и вообще вы сами виноваты в том, что у вас нет лекарств, потому что не можете прави

льно определить потребности.

Якобы, с этого года ответственность за определение потребности в лекарственных средствах переложили на национальные исследовательские центры. Но, во-первых, нет достаточных механизмов, чтобы мы эту потребность определяли. Во-вторых, эта работа только началась, определение количества больных с тем или иным заболеванием, которые нуждаются в лечении по разным протоколам, — это для нас задача только с этого года, а в предыдущие годы это делало министерство.

И потом, зачем потребности определять, если закупки все равно не централизованы? Они идут каждому лечебному учреждению в отдельности. Зачем городить огород, когда есть нормальный рыночный механизм?

— А фонды могут привозить зарегистрированные в России, но исчезающие лекарства?

— Могут, но почему они должны это делать? Они не могут подменить государство. Задача фондов вовсе не в том, чтобы затыкать бреши, образованные в результате глупости и жадности чиновников. Выжили с рынка иностранные компании, не подумав о том, что наши компании не способны производить всю номенклатуру. Они в этом не заинтересованы, и у них нет мощностей для этого. Они не производят лекарств, с которыми ушли иностранные компании. Или производят не в том количестве, в каком нужно стране. И не в тех формах. Они могут производить по 100 мг в порошке, а нам нужно по 1000 мг в растворе — для того же цитарабина — для введения в спинномозговой канал, а это при всех лейкозах обязательно, и нужен строго дозированный раствор со специальным растворителем. Он ни в коем случае не может быть заменен на лекарство в порошке.

Понимаете, там куча тонкостей, а чиновники хотят сыграть на скрипке не смычком, а рашпилем. Вся медицина состоит из тонкостей. Они же думают, что простыми, как удар киркой в затылок, решениями достигнут всеобщего счастья.

— В последние годы часто говорят о том, что если лекарств нет, то можно их комбинировать. Это нормальная практика?

— Ну да, это прозвучало при обсуждении проблемы с препаратом фризиум. Правда, слава богу, не с бюрократических вершин. Глупость и невежество чудовищные! А уж в отношении химиотерапии — глупость тройная. Вместо одного препарата с известной активностью и токсичностью использовать несколько, с активностью в отношении данного заболевания неизвестной, зато с прекрасно известными разнообразными побочными эффектами. Как сказал бы Марк Твен — у бабушки своей комбинируйте! Ничего нельзя комбинировать, ибо, по крайней мере, в гематологии/онкологии, где успех достигается только при лечении пациентов по отработанным десятилетиями протоколам, — такое творчество чаще всего будет смертельно опасным для конкретного пациента.

Искать замену имеющимся препаратам — это риск непосредственной и очень тяжелой токсичности, а также вероятность рецидивов. Рецидив же, например, лейкоза очень часто, к сожалению, смертелен.

В нашей специальности все изменения программ лечения должны вноситься только после проверки в контролируемых исследованиях и никак иначе.

Мы

скоро можем вернуться к состоянию 25-летней давности, когда в России вылечивали при одних формах лейкозов максимум процентов 30 больных, при других 60–65. А сейчас цифры излеченных на 20–30 процентов выше. И мы непременно туда, в прошлое, ухнем, если ничего не изменится. Надо, чтобы лекарства привозило государство. Но ему придется возить лекарства ровно каждый день, потому что все время что-то пропадает — то одно, то другое. Надо срочно менять закон, возвращать зарубежные компании, вести с ними переговоры.

— Врачи в регионах вынуждены обращаться к старым протоколам лечения. Почему они молчат о том, что происходит? Как они при этом себя чувствуют?

— Если они поднимут голос, их уволят — вот и все. Уже были случаи, когда увольняли врачей именно за то, что они говорили о проблемах с лекарственным обеспечением. А в провинции попробуйте найти место для детского гематолога. Они не могут выступать. И осуждать их за это нельзя. А чувствуют они себя очень плохо. Примерно как человек, которого вместо сверкающей белизной сантехники заставили пользоваться дощатым сортиром. 

Я не могу понять только одно: для кого они зачищают территории?