Почему Ленин, почему не просто Маркс? Разве истинное возвращение — это не возвращение к подлинным истокам? Сегодня «возвращение к Марксу» стало безобидной академической модой. Каким мы находим Маркса после таких возвращений? С одной стороны, Маркса теории культуры (Cultural Studies), Маркса постмодернистских софистов; с другой — Маркса, который предсказал динамику сегодняшней глобализации и который затребован даже на Уолл-стрит. Обоих этих Марксов объединяет отказ от настоящей политики; отсылка же к Ленину позволяет нам избежать этих двух ловушек.
Есть две черты, которые отличают его вмешательство. Во-первых, нельзя не подчеркнуть факт внешности Ленина по отношению к Марксу: он не был членом марксова «внутреннего круга», он никогда не встречался с Марксом или Энгельсом; кроме того, он происходил из земель на восточных границах «европейской цивилизации». (Эта внешность — один из западных расистских доводов против Ленина: он внес в марксизм русско-азиатский «деспотический принцип»; можно пойти еще дальше, русские сами отрекаются от него, указывая на его татарское происхождение). Восстановить подлинный импульс теории можно только с такой внешней позиции: св. Павел, сформулировавший основные догматы христианства, и Лакан, совершивший «возвращение к Фрейду», использовали для этого инструментарий совершенно иной теоретической традиции. (Фрейд был уверен в необходимости этого, чтобы выйти за пределы еврейского инициатического сообщества - вот почему он доверился Юнгу как постороннему, который не был евреем. Выбор оказался неудачным, поскольку юнгианская теория сама работала как инициатическое Знание; именно Лакан был тем, кто добился успеха после провала Юнга.) Так Ленин, подобно св. Павлу и Лакану, вписавшим оригинальное учение в иной контекст (св. Павел истолковал распятие Христа как его триумф; Лакан прочел Фрейда через соссюрову стадию зеркала), насильственно смещает Маркса, вырывает теорию из ее первоначального контекста, насаждая ее в иной исторический период, и таким образом действительно делает ее универсальной.
Во-вторых, только посредством такого насильственного смещения «первоначальная» теория может начать работать, осуществляя свой потенциал политического вмешательства. Символично, что той работой, в которой был впервые услышан уникальный голос Ленина, стала его работа «Что делать?». В этом тексте отразилась безусловная воля Ленина к вмешательству в ситуацию не в прагматическом смысле «приспособления теории к реалистическим требованиям посредством необходимых компромиссов», а, напротив, в смысле рассеяния всех оппортунистических компромиссов, занятия определенной радикальной позиции — только такое вмешательство с нашей стороны позволит изменить координаты ситуации. Это явно контрастирует с сегодняшней «постполитикой» Третьего пути, которая подчеркивает необходимость преодоления старых идеологических противоречий и противостояния новым проблемам, вооружившись необходимыми знаниями специалистов и свободным обсуждением с учетом конкретных потребностей людей.
