Позволю скромно втиснуться в дискуссию о «Бесах», но не про библейские отсылки, а про чуть более бытовое — про модный нынче сторителлинг.
Рассказывать истории художественными методами в 2020 — это как пытаться потушить уже взорвавшийся реактор атомной станции огнетушителем. Причём одним. Причём просроченным. То есть дело весьма бессмысленное.
Даже Пелевин уже перестал пытаться понять что-то про наше время и убежал плакать в Античность.
Так называемая реальность окончательно победила любую выдумку. Надеюсь, это как-то зафиксируют в учебниках истории наши потомки.
Однако Богомолов если уж и берётся препарировать окружающую нас действительность, то абсолютно беспроигрышным образом — при кураторстве Фёдора Михайловича Достоевского. Олды тут могут вспомнить «Карамазовых» или того же ленкомовского «Князя», одномоментно снятого тогда с репертуара без объяснения причин.
Почему беспроигрышным? Потому что Достоевский сумел увязать весь тот происходящий с нами и нашей страной пиздец с теми самыми библейскими мотивами, вокруг символизма которых и развернулась здесь дискуссия.
Другое дело, что мне, например, всё это богоискание в слезинке ребёнка показалось скучным уже годам к 20, но это уже совсем другая история. Я со всем интересом и терпением обычно к чужой рефлексии.
Возвращаясь к сторителлингу.
Из раза в раз Богомолов запускает свою машину времени имени Ф.М. (не путать с «Машиной Мюллера», хотя там рядом), чтобы напомнить простому русскому человеку, что смерть — его самый близкий друг и товарищ. Или бессмертие. Смотря как посмотреть.
Так вот. Всё начинается с занавеса. На нём, конечно, богиня смерти и разрушения Кали. Как только он расходится, начинается перформанс в духе триеровской Догмы-95.
Костюмы и декорации, как это принято в современном театре, условны. В сюжет вплетены трансгендеры и искусственные груди. По сцене ходит оператор, картинка с камеры которого транслируется на экраны по бокам сцены. Много всякого юмора типа отсылки к желтой прессе или когда Никита Ефремов, играющий Верховенского, говорит Ставрогину о том, какая раскачка пойдёт по Руси в результате их деятельности. Как они привлекут «адвокатов, которые защищают образованных убийц». Ну, вы поняли. Смешной момент с подъёбкой Боякова.
Марья Тимофеевна почему-то говорит с хохляцким языком и внезапно начинает петь. Трэшем Богомолов иногда сильно увлекается (во втором акте горячая исповедь о совращении ребёнка сопровождается мастурбацией). А жена Шатова рожает от нигерийского порноактера.
Финал же вышел скомканным. Тусовочка по большей части ничего не поняла, лишь поржала, среагировав на триггеры типа упоминания Друяна. Поэтому, кстати, уверена, что Суркова намеренно поставили в первый акт, опасаясь, что часть собравшихся разбредётся после антракта (там даже специальная женщина ходила и собирала сомневающихся гостей в перерыве, отнимая у них бокалы).
Ну и как верно кто-то писал, Сурков, по сути, философски подытожил двадцатилетнюю карьеру демиурга, сыграв камео в этом спектакле. С другой стороны, никто бы лучше с этой ролью у нас и не справился. Другой актёр либо переиграл, либо недо.
Но в целом — довольно бодро. Богомолов не любит ни «патриотов», ни «либералов», поэтому по результату командного зачёта поровну раздал подзатыльников обоим лагерям. Так бодро, что даже Познер до конца досидел.
