Политический телеграм с самого утра приступил к деконструкции текста Владислава Юрьевича Суркова, опубликованного сегодня в раритетном издании «Независимая газета».
http://www.ng.ru/ideas/2019-02-11/5_7503_surkov.htmlСурков посредством своих литературно-политологических талантов попытался донести до нас весьма простую, если не банальную мысль — в годы его нахождения на посту куратора внутренней политики была сформулирована не только мысль о необходимости избрания собственного пути развития страны, но она ещё и была воплощена в жизнь в виде формирования образа Путина, как рулевого самостоятельной «большой политической машины». И всё это на фоне критики так называемых «западных подходов» к государственному управлению.
Идея насколько оригинальная, настолько и спорная.
Как учил нас Виктор Олегович Пелевин, любой дипломатический или публицистический дискурс всегда имеет два уровня:
1) внешний, формально-фактологический (геополитический),
2) «сущностный» — реальное энергетическое наполнение дискурса, метатекст.
Если внешнему уровню был посвящён абзац выше, то сейчас мне бы хотелось сфокусироваться на сущностном уровне транслируемого дискурса.
Глеб Олегович Павловский, ещё один демиург путинской России, написал сегодня в фейсбуке замечательную фразу: «Безумно жаль его ум». Его» — это Владислава Юрьевича Суркова. Пожалуй, последнего русского идеалиста.
Сурков, безусловно, умный политик. Но ум стал для него как путёвкой наверх, так и путёвкой обратно — вниз. Таким образом, перед нами классическое горе от ума в современном приложении, когда слишком сложные схемы и идеи оказались невостребованы по причине их многосложности и даже местами «зауми».
А сегодня, в канун начала нового десятилетия, поздно стучаться в давно закрытые двери. Пора бы уже попытаться открыть свою.
Главное топливо любого успешного политика — уверенность в себе, в собственной правоте. Владислав Юрьевич ожидал, что безмолвствующий народ вдруг нарушит молчание и рассыплется ему в словах благодарности за «суверенизацию» так называемой «русской демократии». Наивно? Супер!
Вместо этого стоило продолжить жить без оглядки на благодарную публику. Продолжить собирать вокруг себя интересных и умных людей, выдумывать с ними теории, реализовывать практики, философствовать, учительствовать, быть в своей среде, чтобы под неё подстраивались другие. А не подстраиваться под других, чтобы потом интегрировать им свою среду.
Все эти разговоры про «глубинный народ» напомнили мне притчу из ещё одного романа Пелевина — «Чапаев и пустота»:
— Могу вам рассказать, что это такое на самом деле — тайная свобода русского интеллигента.
В румынском языке есть похожая идиома — "хаз барагаз" или что-то в этом роде. Не помню точно, как звучит. Означают эти слова буквально "подземный смех". Дело в том, что в средние века на Румынию часто нападали всякие кочевники, и поэтому их крестьяне строили огромные землянки, целые подземные дома, куда сгоняли свой скот, как только на горизонте поднималось облако пыли. Сами они прятались там же, а поскольку эти землянки были прекрасно замаскированы, кочевники ничего не могли найти.
Крестьяне, натурально, вели себя под землей очень тихо, и только иногда, когда их уж совсем переполняла радость от того, что они так ловко всех обманули, они, зажимая рот рукой, тихо-тихо хохотали. Так вот, тайная свобода, сказал этот румын, - это когда ты сидишь между вонючих козлов и баранов и, тыча пальцем вверх, тихо-тихо хихикаешь.
Знаете, Котовский, это было настолько точное описание ситуации, что я в тот же вечер перестал быть русским интеллигентом. Хохотать под землей — это не для меня. Свобода не бывает тайной.
Можно много и долго рассуждать о прошлом, настоящем и будущем России — но всё это так и останется хохотом под землёй.